Когда отступит тьма - Майкл Прескотт

Ее не было рядом, когда брат нуждался в ней, поэтому она не сумела его спасти. Но это не ее вина. Все, что могла, она сделала.

Но этого оказалось слишком мало.

И теперь он снова зовет ее, прибегая к тому детскому обращению, которого не произносил много лет…

— Сестричка…

Голос брата тянется к ней, словно какая-то рука, чудовищная рука, его рука…

Белая, чешуйчатая в свете фонарика…

Смыкающаяся на ее ноге, его рука. Выворачивающая… причиняющая муку… пока боль не уносит ее в темноту.

По ее телу прошла дрожь страха, сильная, словно от удара током, и Эрика открыла глаза.

Она лежала на столе.

Эрика поняла это сразу же, без сомнения.

На столе с ремнями, в тронном зале, ставшем темницей.

Не голая, как можно было бояться. Полностью одетая. Сняты только перчатки.

Но привязанная. Беспомощная.

Шершавые брезентовые ремни обвиты вокруг лодыжек и запястий двойными петлями, ножными и ручными браслетами из грубой ткани, потом завязанными узлом.

Не высвободиться. Однажды во время долгой прогулки по лесу она наткнулась на енота в капкане, погибшего от страха и боли. Подумала: «Какой ужас, бедное животное, должно быть, жутко страдало».

Теперь сама уподобилась тому еноту.

Эрика повела глазами, пытаясь увидеть Роберта, она боялась повернуть голову, показать, что пришла в сознание. Брата не было видно. Исчез где-то в черной мгле.

Но она слышала его. Он негромко бормотал, определить, откуда доносится голос, было трудно.

— Сестричка, сестричка, — говорил он. — Соня, сонная тетеря. Проспит свою жизнь.

Роберт не знает, что она очнулась. Но скоро обнаружит, и тогда…

Тогда ее ждет нож, Эрика была уверена в этом, нож, раздирающий тело, будто клык хищника, смерть, наплывающая вслед за истечением крови.

Во время бегства Эрика боялась, но тогда по крайней мере была способна двигаться, действовать. Теперь, неподвижная, беспомощная, как в параличе, она поняла, что такое настоящий страх.

Губы ее сжались, чтобы удержать рвущийся вопль. Она подавляла охватившую ее панику, заставляла себя думать ясно.

Усилие это было более напряженным, чем следовало. Хотя сознание к ней вернулось, она не могла ни на чем сосредоточить ни взгляд, ни мысли.

Эрика глянула вправо, затем влево, исследуя темноту.

Желтый свет шел от керосиновой лампы, одной из тех, что они с братишкой расставляли по туннелям и галереям много лет назад.

Те как будто были не такими яркими. Эта жгла ей глаза, словно полуденное солнце. Стояла она на известняковом выступе с усеченной верхушкой, близко к столу, возле ее ступней. Фитиль потрескивал, пламя при этом вспыхивало ярче, пульсирующий оранжевый свет мерцал на известняковых потолке и стенах.

Нос Эрики сморщился. Дым.

От лампы? Вряд ли. Что-то другое горит или тлеет, наполняя зал резким запахом.

Струйка дыма попала Эрике в рот, она закашлялась.

В углу какое-то движение.

Он.

Эрика кашлянула. Роберт шел к ней, высокий в мерцающем полумраке. Она снова увидела очертания его косматой головы и плеч, потом белизну чешуйчатых рук.

Она невольно попыталась отодвинуться. Ремни держали ее, однако незначительное изменение позы оживило руку. От плеча до запястья запульсировала острая боль. Все кости, видимо, были целы, но мышцы сильно растянуты.

Рука, должно быть, болела все время, но раньше она не чувствовала боли. Странно.

Потом, когда в свете появилось лицо Роберта, боль снова прекратилась от страха.

Роберт склонился над ней. Стол был покатым, голова ее лежала выше ног, и его лицо медленно приближалось к ее лицу.

Эрика взглянула в его серые глаза. Мельком увидела, как розовый язык облизнул бескровную нижнюю губу.

Она сглотнула.

— Роберт.

Брат смотрел на нее, серые глаза были решительными, холодными, лицо полускрыто густой бородой и массой каштановых волос, длинных, спутанных, пронизанных преждевременными седыми прядями, с запутавшимися кусочками древесной коры и припорошенных известняковой пылью.

Лампа освещала его снизу. Причудливые тени пересекали лицо, делали черты какими-то нереальными. Эрике пришли на ум маски.

«Это маска, — мысленно сказала она себе. — Мы оба их носим». Эта мысль была странной, чужой, будто обрывок чьего-то сна. Эрика отогнала ее.

— Роберт, — снова сказала она, надеясь на ответ.

Губы его шевельнулись.

— Привет, сестричка.

В голосе его прозвучало что-то похожее на нежность. Эрику внезапно охватило чувство более сильное, чем страх, — мучительная, расслабляющая скорбь, сознание утраты, погребально зазвонившее в душе.

Они были братом и сестрой, они по-прежнему брат и сестра. Товарищи по играм, компаньоны, ближайшие друзья и еще больше. Гораздо больше.

Теперь погибший в капкане енот ассоциировался у нее с братом, с его страданиями.

«О, Роберт, вот что произошло с тобой. Я должна была больше сделать для тебя. Должна была найти какой-то способ помочь».

Эрика хотела заплакать, но тут брат коснулся мозолистыми пальцами ее лица, и она оцепенела от ужаса.

— Красивая Эрика, — прошептал он. — Красивая Эрика в подземелье. На последнем новоселье.

Случайная рифма вызвала у него улыбку. Блеснули желтые зубы, зубы зверя, покрытые налетом, гнилые, и Эрика ощутила кислый запах его дыхания.

— Роберт, — попросила она, — отвяжи меня, пожалуйста.

Он, ничего не ответив, отступил в темноту.

Эрика хотела проводить его взглядом, но это оказалось трудно. Очертания зала исчезали, как и реальность ее тела. То она была привязана к столу, то воспаряла над ним свободно, невесомо.

Усилием воли Эрика взяла себя в руки. Что делать? Поговорить с ним. Общение было единственной ее надеждой.

— Как ты узнал, что я здесь? — прошептала она.

— Как? Некто из твоих друзей заговорил со мной в городе. У тебя их так много, сестричка, а у меня ни одного. Кто будет другом молящему, сестричка? Кто разожжет очаг для отверженного?

Эти слова не имели для нее смысла, и Эрика не придала им значения.

— Кто из моих друзей? — спросила она, думая, что это мог быть Коннор. Она надеялась, что это он. Надеялась…

— Рейчел, как ее там, — беспечно ответил Роберт. — Искала тебя.

Рейчел. Конечно, они договорились встретиться за обедом. Эрика забыла об этом напрочь.