За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии - Роберт Круз

Для придания эмоционального характера связям между служителями религии особенно важны были похороны. В биографических словарях часто называют имена тех, кто читал молитвы на похоронах видных людей. Например, Фатхулла читал молитвы на похоронах одного из учеников Хабибуллы в Ашите (который учился также в деревне Урбар) и другого муллы в деревне Кышкар[149].

Социальные и правовые условия в Российской империи создавали дополнительные маркеры групповой идентичности. Даже в XVIII в. мусульманские клирики стремились к равенству с православными, добиваясь от режима прав и привилегий. На встрече с Игельстромом в феврале 1789 г. башкирские и мишарские старейшины из Верхнеуральского уезда добивались права свободно ездить по своему краю. Они указывали, что христианские «духовные чины ездят по селениям и смотрят за порядочным отправлением службы в церквах, чтобы и их духовным позволено было ездить по их селениям для учинения народу о законе нужных толкований»[150]. Со временем привилегии православного духовенства становились все заметнее, а режим налагал все больше сходных обязанностей на мусульманских клириков, и мусульмане добивались правового статуса, примерно аналогичного православному священству. Так сами улемы начали думать о себе как об отдельном сословии, «мусульманском духовенстве».

В 1841 г. улемы Оренбургской, Казанской, Вятской и Пермской губерний подали серию прошений, чтобы добиться от муфтия Сулейманова легального признания сословных привилегий. В этой и других кампаниях апелляций от имени мусульман края ученые из этих четырех губерний подали тридцать одно прошение того же содержания, хотя и выраженного разными словами. Эти прошения, поданные по сетям коммуникаций и ассоциаций на основе образовательных, родственных и торговых связей, были попыткой добиться привилегированного статуса. Просители сравнивали себя с православными священниками в том отношении, что они выполняли те же обязательства перед государством, включая молитвы за императора и царствующую семью. Они также добивались персонального освобождения от рекрутского набора и выплаты государственных податей, поскольку режим освободил от этих обязанностей христианских священников и даже раввинов[151].

Согласно этим прошениям, мусульманские клирики не имели никаких привилегий, и прихожане редко брали на себя ответственность по их обязательствам. Прихожане уклонялись от этих повинностей, хотя указ от 31 августа 1826 г. «обязал» исполнять их. Члены общин мечетей нарушали исламские законы еще и тем, что пренебрегали своими имамами, тем самым вынуждая их искать другие источники средств к существованию. Эти другие занятия отвлекали имамов от религиозной службы и приносили мало дохода, поскольку тот же закон 1826 г. запрещал им заниматься любыми видами торговли. Когда клирики брались за какую-то экономическую деятельность, прихожане доносили на них и требовали смещения. Просители жаловались, что в итоге клирики и их семьи страдали от ужасной бедности и даже не могли платить податей. Один мулла, служивший в Оренбургском казачьем полку, жаловался, что ему приходится платить подати, «как бы простой казак», хотя он исполнял другие обязанности, например «попечительство киргизов», которым он давал «увещание» и проводил присяги[152].

ОМДС поддержало эти запросы и обратилось в Санкт-Петербург с идеей распространить привилегии на все саны мусульманского духовенства. Приходских ахундов, имамов и азанчи предлагалось освободить от рекрутского набора и сельских податей за счет своих прихожан, а между клириками и прихожанами заключать соглашения, подтверждающие их взаимные обязательства в момент назначения на должность. ОМДС также добивалось наследования духовных должностей. Чтобы сыновья «указных духовных приходских чиновников» могли изучать основы религии «свободно», их следовало освободить от рекрутской повинности до двадцати трех лет. ОМДС настаивало, что если они окажутся достойными, то общины должны будут приглашать их на любые вакантные должности. Клирики, которым не придется зарабатывать на хлеб, будут лучше служить духовным нуждам прихода, посвящая больше времени обучению мусульманских детей «правилам веры». Наконец, ОМДС просило, чтобы «духовные чиновники», которые «безпорочно» служили двадцать лет, освобождались от телесных наказаний[153].

Государственный совет последовал этим рекомендациям по улучшению положения мусульманских клириков только в феврале 1850 г. Он предложил персональное освобождение от рекрутского набора и телесных наказаний для приходских мулл и имамов, которые были утверждены в своих должностях до введения «штатного положения» или «будут впоследствии утверждены Губернскими Правлениями или Военными Губернаторами»[154]. Но дальнейшее прояснение правового статуса не предлагалось.

С одной стороны, это узаконение повышало статус мусульманских клириков, освобождая их от унизительных телесных наказаний и угрозы призыва в царскую армию. Но они, как и православные священники, не получали облегчения материальных затруднений. Имамы, судьи и другие служители, приписанные к мусульманским воинским частям, получали государственное жалованье, но приходские клирики были вынуждены жить на нерегулярные доходы, сильно зависевшие от местных ресурсов прихожан. Более того, запретив клирикам заниматься коммерцией и торговлей в 1826 г., режим криминализировал главное занятие улемов в этих краях. Сенат утверждал, что эти практики были запрещены «согласно их закону» и что «магометанские духовные власти» учли жалобы прихожан на клириков, занимавшихся такими делами, отозвав их лицензии. Мусульмане могли вступать в официальные купеческие гильдии только отказавшись от духовного звания[155]. Хотя многие по-прежнему занимались и торговлей, и религиозными науками, этот запрет увеличил неустойчивость положения мусульманских клириков. Режим налагал на них все больше должностных обязанностей, и люди, занимавшие эти посты, становились все уязвимее. Необходимость экономически выживать заставила многих мулл пренебрегать своими обязанностями перед государством или махаллой.