Блуд на крови - Валентин Лавров

— Теперь нам, Егор Пантелеймонович, не проехать — дорога забита. Милости прошу ко мне, поужинаем, а там будет видно. Только боюсь, что наши Смоленск не удержат, — озабоченно добавил Облесимов.

* * *

Дородная супруга Облесимова, Наталья Федоровна, встретила гостя радушно. Она представила гостю свою дочь — очаровательную, с большими агатовыми глазами шестнадцатилетнюю Соню.

Мужчины от ужина отказались, лишь выпили по большому лафитнику марсалы и вновь поспешили на улицу. Пальба усилилась еще более. Теперь уже с разных сторон слышался свист ядер, лопанье разрывающихся гранат.

— Посмотрите, как сильно горит! — указал рукой на высокий столб дыма гусар. Вдруг его внимание привлекла повозка с ранеными. Он окликнул подпоручика с рукой на перевязи: — Иван Прокофьевич, ты ли? Простите, полковник, это мой приятель. — И бросился догонять повозку.

В этот момент, издавая нежный и высокий звук — «фьють!», у ног Облесимова шлепнулась граната. Она немного повертелась и рванула. Полковник, прошитый множеством осколков, рухнул на землю. Первым подбежал к полковнику гусар, затем высыпала дворня, кричавшая:

— Беда, барина убили! Барыню зовите…

Полковник невнятно промумлявил губами:

— Спасай, сохраняй. — И его затухающий взор был направлен вроде как бы на гусара. Глубоко вздохнув, полковник навсегда замер.

Спустилась ночь. Горожанам, к их ужасу и изумлению, окончательно стало ясно, что враг вот-вот займет Смоленск.

Гусар отыскал священника, на скорую руку отпели покойного и при свете факелов захоронили в ограде Успенского собора.

Не прошло и часа после этого скорбного события, как осиротевшие мать и дочь Облесимовы разместились в большой карете и медленно потащились по большаку Московской дороги.

Они держали путь в родовое имение покойного мужа — в Пензенскую губернию.

Гусар Коротаев простился с дамами и отправился во всей этой неразберихе отыскивать ставку Барклая де Толли.

Минуло три года. Мать и дочь Облесимовы вернулись в Смоленск. Вместо сгоревшего дома построили новый, еще более великолепный. Наталья Федоровна прибавила в весе и стала выглядеть еще более величественной, замечательно похожая на Екатерину Великую кисти Ивана Аргунова. Соне исполнилось девятнадцать лет. В ней появилось то непередаваемое очарование, которое условно и весьма приблизительно называется женственностью.

Смерть любимого отца, случившаяся прямо у нее на глазах, такая случайная и по этой причине особенно обидная и больная, произвела на девушку тяжелое впечатление. Она сделалась очень набожной, усердно посещала церковь и горячо молилась.

* * *

На самый праздник Преображения Господня, когда Соня только что вернулась от заутрени, в их доме появился рослый веселый человек — гусар Коротаев. Приглашенный к столу, он самодовольно скалил из-под черных усов белые зубы, отчаянно жестикулируя, говорил:

— Довелося пороху понюхать! Когда искал Барклая, едва в руки неприятеля не угодил. Но застрелил двух французов и ускакал. На Бородино я находился на курганной батарее Раевского. Точнее, мы стояли с легкой кавалерией в небольшой рощице. Французы перли тучей. Наша линия была прорвана. И тут мы ударили из засады. И Ермолов тут как тут — во фронт действует, а Багговут, хитрец, раз — с фланга. Как начали мы врагов катать! Натешились вволю.

Соня с восхищением произнесла:

— Вы, Егор Пантелеймонович, настоящий герой!

…Зачастил гусар в дом Облесимовых. А однажды заявил Наталье Федоровне:

— Не могу жить без Сони! И ваша дочь, кажется, не возражает…

На вопрос матери Соня скромно потупила очи:

— Конечно, матушка, я полностью в вашей воле. Только… если не возражаете… я хотела бы съездить к Корейше. Посоветоваться.

— Не мели чепухи! Раз ты не против, совершим помолвку.

Пригласили самых близких друзей и родственников. Молодых помолвили. Согласно обычаю, на другой день жених дал обед в своем доме.

Уже два года по всему уезду шла молва о юродивом, поселившемся в смоленских лесах. Умел он якобы лечить самые тяжелые болезни и безошибочно предсказывать будущее. Но главное, этот удивительный человек отличался нестяжательством, не испытывал страха ни перед сильными мира сего, ни перед лютыми зверями. Это был как бы пришелец из другого мира, не желавший делать то, что, по общему мнению, составляет необходимую принадлежность жизни земной. Пища, одежда, семья — все это было для юродивого несущественным.

Окрестный народец навещал замечательного отшельника, ему даже поставили домик в стороне от проезжей дороги. Одной из страстных почитательниц была дворовая девка Облесимовых Лушка.

Когда с позволения барыни, а когда и убегом, она регулярно посещала Корейшу.

Соня относилась к тем натурам, которые безошибочно чувствуют приближение беды. Вот и теперь, не испытывая особого влечения к гусару, но в силу характера покорившись желанию матери, она явственно чувствовала тревогу. Неоднократно Соня умоляла:

— Мамочка, давайте навестим отшельника! Мне был сон, что я непременно должна сделать это.

Наконец Наталья Федоровна сдалась, приказала кучеру:

— Запрягай карету!

Мать была настолько уверена в покорности дочери, что не опасалась приговора отшельника. Увы, она ошиблась!

…Дормез, торжественно влекомый шестерней, покатил к пригородному лесу. Наталья Федоровна, словно желая произвести могучее впечатление на юродивого, надела модного шитья редингот из светлого дра-зефира, сверху набросила дорогую кашмирскую шаль с кистями.

Дорогу указывала Лукерья. Барыня адресовала ей вопрос:

— Скажи-ка, Лушка, откуда этот Корейша в наших землях завелся?

— Эх, барыня, люди ведь судят-рядят криво, да слух идет, что Иван Яковлевич — сын священника, сам всякие науки превзошел, академию духовную окончил. Но случилось ему какое-то видение, вот и ушел он в лес. Два лета и две зимы жил в открытой яме: под дождем и снегом. А на самом — лишь архалук рваный, даже шапки нет.

— А как же звери? — ужаснулась Соня. — В наших лесах полно медведей и волков!

— В том-то и удивление, голубка ты моя белая! Приходят к провидцу лютые звери, а он их прямо с рук кормит.

— Чем?

— А хлебом аль картошкой, которые Ивану Яковлевичу крестьяне приносят. И волки едят хлеб из рук юродивого, прямо чудо! Псаломщик Порфирий с мужиками прошлой зимой видели через кусты, когда приходили к избушке.

— А деньги ему прилично дать? — полюбопытствовала Наталья Федоровна.