Безмолвие девушек - Пэт Баркер

– Ну так что? – спросил Одиссей.

– Это всё?

– По-моему, это немало.

– Ничто из этого не стоит моей жизни.

Одиссей выглядел озадаченным.

– Да, я знаю… Но когда ты сражался ради вещей? Ты сражался ради славы, почестей…

– Только не теперь. У меня было время, чтобы поразмыслить, Одиссей. Это не моя война, я не хочу быть ее частью. Что сделали мне троянцы? Они не угоняли мой скот, не жгли моих полей, не забирали моих наград… Нет. Ничего – вот ответ. Они ничего мне не сделали.

– Брось, тебе же самому не терпится.

– Что? Прости, не понял – что мне не терпится?

– Вступить в бой. Ты сам знаешь, что жить без этого не можешь. Ты живешь войной.

– Люди меняются, Одиссей.

– Сомневаюсь. – Царь Итаки откинулся в кресле. На его верхней губе блестели капельки пота, он с трудом сдерживал гнев. – Ты согласился сражаться, ты вступил в войну… Ты дождаться не мог начала.

– Мне было семнадцать.

– Неважно. Ты согласился в этом участвовать – и не можешь теперь отступить просто потому, что переменил свое мнение. В этом нет благородства, Ахилл.

– Я отступил не потому, что переменил свое мнение. Он оскорбил меня. И не говори мне о благородстве, явившись сюда холуем Агамемнона.

Повисло молчание. Затем Патрокл прокашлялся.

– А Брисеида?

– Ах да!

Одиссей стал подниматься. Ахилл хотел помочь ему, но тот лишь отмахнулся. Шаткой поступью Одиссей подошел к двери, привалился к ней всем весом, чтобы открыть. И вновь заколыхалось пламя факелов, и тени заплясали по стенам. Несколько сказанных вполголоса слов, и вот он уже вернулся, а следом за ним – женщина, закутанная в вуаль, точно ожившая покойница. Одиссей ввел ее в круг света у очага и с изяществом фокусника сдернул с нее вуаль.

– Вот она!

Оторопелая, точно застигнутый врасплох кролик, Брисеида переводила взгляд с одного лица на другое. Ахилл стиснул чашу в руке, но ничего не сказал. Одиссей выглядел сбитым с толку – очевидно, он ожидал иной реакции, ведь этот миг был во всех смыслах переломным: награда Ахилла, девушка, проклятая девчонка, из-за которой все и началось, возвращена. С царским выкупом в придачу. Что еще ему нужно? И все-таки он сидит и ни слова не произносит.

Одиссей, сделав над собой усилие, продолжил:

– И он готов поклясться перед всем войском, что не притронулся к ней. Она жила нетронутой вместе с другими женщинами.

– Не притронулся к ней?

– Именно. И он готов поклясться в этом.

Ахилл поднялся и шагнул к Брисеиде. Они стояли так близко, что он чувствовал ее дыхание на своем лице, но она не смотрела на него. Ахилл тронул один из опалов – согретых ее теплом, – взвесил в ладони и стал поворачивать, пока в мутной глубине его не всколыхнулось пламя. Внезапно он выпустил камень, указательным пальцем коснулся ее подбородка и приподнял. Их взгляды встретились…

В следующий миг Ахилл повернулся к Одиссею.

– Скажи ему, что может трахать ее, пока не переломит ей хребет. Какое мне дело?

Брисеида зажала рот ладонью. Патрокл мгновенно оказался рядом, обнял ее за плечи и вывел из комнаты.

– Что ж, – произнес Одиссей с глубоким вздохом. – Возможно, идея была не из лучших, но хотя бы выслушай меня.

– Хочешь сказать, он обещает еще что-то?

– Когда мы возьмем Трою…

– Когда?

– Ты получишь двадцать девушек по своему выбору – за исключением Елены, конечно же, – семь укрепленных городов, золота и бронзы, сколько сможешь увезти на своих кораблях, и – нет, подожди – дочь Агамемнона в жены. Он сделает тебя своим зятем, во всем равным его собственному сыну…

– Постой. Чтобы я все правильно понял: я стану равным во всем его собственному сыну?

– Так он сказал.

– Равным во всем мальчишке пятнадцати лет, который и меча никогда не поднимал? – Ахилл подался вперед; теперь они с Одиссеем стояли почти вплотную. – Какая честь…

– И его дочь принесет немало приданого – а это превосходит все прочее. И не говори, что это не великодушно.

– Откуда же он все это возьмет?

– Полагаю, из своих сокровищниц.

– Да, но сколько из этого добыто в городах, которые я брал? В то время как он просиживал жирный зад и ничего не делал…

Одиссей опустился в кресло и потер глаза.

– Чего ты хочешь, Ахилл?

– Чтобы он явился. Сам.

– Этого не будет.

– Я хочу извинений. Чтобы он признал, что был не прав.

Одиссей повернулся к Аяксу.

– Пойдем, мы зря тратим время.

Он взял свой плащ и направился к двери. Но затем, словно мысль только теперь пришла ему в голову, развернулся и спросил:

– Это твой окончательный ответ? Или ты просто выжидаешь ради чего-то большего? Потому что если это так, то выкладывай, во имя богов, – у нас нет времени на эти игры.

– Я хочу извинений. Все предельно просто. И не так растратно.

– Значит, я могу вернуться и так ему передать?

– Думаю, можно передать вот еще что. Скажи ему: будь у меня выбор, жениться на его дочери или дохлой свинье, я выбрал бы свинью при любом раскладе. Вот, так уже лучше.

Одиссей уже открывал дверь, когда, вопреки всем ожиданиям, заговорил Аякс.

– Там погибают воины. Не враги, не троянцы, а твои соратники. Люди, которые смотрели на тебя, которые почитали тебя, – но тебе нет до них дела, ведь так? Тебе ни до чего нет дела, кроме собственной чести – и дурацких извинений. Они погибают, и ты, Ахилл, можешь помочь им, но не делаешь этого. Разве это достойно? – Он едва сдерживал слезы. – Я стыжусь такого родича. И мне стыдно, что я называл тебя своим другом.

Аякс схватил свой плащ и, утирая слезы и сопли, вышел во мрак ночи.

– Думаю, мне лучше вернуться, – сказал Патрокл.

Я молча кивнула. Он усадил меня за небольшой стол, и спустя пару минут я оправилась настолько, что смогла оглядеться. Тарелки после трапезы уже убрали и по полу разостлали свежий тростник, на столике в дальнем углу осталось несколько подносов и кувшинов с вином. Я обошла два длинных стола, заглянула в кувшины: в одном из них еще оставалось вино. Я наполнила себе чашу. Вино простояло слишком долго и было кисловатым, но еще годилось. Я пила долго и жадно, вытерла губы и снова наполнила чашу.

Все произошло так быстро… Введенная из полумрака в освещенную комнату, с сорванной вуалью, я стояла, неприкрытая, точно потаскуха на рыночной площади. Я как будто во второй раз оказалась на арене. И под конец этот пугающий миг близости, когда Ахилл заглянул мне в глаза, мы вдвоем остались в целом мире, и я поняла, что не смогу солгать ему.