Секрет - Катерина Даймонд

– Прошу прощения. Прошу прощения, только отпусти, ладно?

Дин убрал руку. Комедиант схватился за ухо и зарыдал: наполовину оторванное, оно висело, истекая кровью. Имоджен едва не потеряла сознание: всегда плохо переносила вид свежих ран.

– Слушайте меня внимательно, вы все. – Дин вытянул руку, чтобы помочь комедианту встать. – Эта женщина неприкосновенна.

Комедиант посмотрел на предложенную руку и неохотно сжал ее ладонью, которая недавно побывала в брюках Имоджен. Дин перехватил ладонь за запястье и шлепнул ее на стол. Достал из кармана складной нож и нажал на кнопку. Выскочило лезвие.

Окровавленный комедиант умоляюще посмотрел на Имоджен. Попытался освободиться, но безуспешно: Дину ничего не стоило удержать ладонь на столе. Нож угрожающе завис.

– Да, Васос, наказания не избежать, – невозмутимо проговорил Кинкейд. – Полагаю, очаровательный детектив примет справедливое решение. Мисс Грей, что посоветуете отрезать: мизинец или большой палец? Если отрежу большой, он никогда больше не сможет складывать судоку, в котором и сейчас не разбирается. И будет вынужден научиться писать левой рукой. Если же отрежу мизинец, жизнь продолжится почти нормально. Просто лишится маленького кусочка.

– Сделайте что-нибудь! – умоляюще воскликнул комедиант.

Имоджен понимала, что должна остановить расправу. Но вместо этого задумалась о предложении Дина, с удовольствием представив собственную власть над подонком: тот с ужасом ждал следующих слов.

– Мне необходимо закурить, – холодно произнесла она.

Васос заскулил.

Еще оставалось время, чтобы пресечь жестокое намерение Дина, но она этого не сделала. Направляясь к двери, услышала, как зазубренное лезвие пилит кость. Васос дико орал. Так кричат только от невыносимой, нечеловеческой боли. Хотелось обернуться и увидеть, что происходит, но Имоджен этого не сделала. Наконец Васос зарыдал. Этот звук ей понравился больше.

За порогом клуба Имоджен закурила. Следовало бы устыдиться недавнего поступка: того, что позволила свершиться жестокому самосуду. Но в действительности сожаление вызвала лишь собственная трусость: посмотреть не хватило мужества. Из клуба по-прежнему доносились громкие голоса, но ей было безразлично, что там происходит. Больше того, после пережитого несколько минут назад унижения и страха она не расстроилась бы, если бы все, кто над ней издевался, остались без мизинцев и больших пальцев.

Дверь открылась; вышел Дин. Имоджен заметила, что на манжету попала кровь – правда, совсем немного. Протянула пачку сигарет, но он не обратил внимания, а вынул сигарету из ее губ. Взгляд невольно остановился на его губах: вот он глубоко затянулся, а потом медленно выпустил дым и облизнул губы. Только когда Дин вернул сигарету на место, Имоджен осознала, что не дышит.

– Эти парни больше никогда вас не побеспокоят: поняли, что держать ответ придется передо мной.

– Значит, вы палач? Выполняете за Элиаса грязную работу?

– Да. Доводилось слышать, что мне свойственна естественная склонность к жестокости. Говорят, если на работе занимаешься любимым делом, то не работаешь вовсе. – Дин Кинкейд широко улыбнулся.

– Родители, должно быть, гордятся.

– У меня нет родителей. Элиас – единственное напоминание о семье. Однако признайтесь, Имоджен: увидев меня сегодня, вы немного обрадовались. Приехали, чтобы пригласить на обед?

– Нет. Приехала, чтобы доставить на допрос по приказу начальства.

– У вас есть мой телефонный номер; могли бы позвонить.

– Решила, что лучше прийти самой. Вся ваша компания в последнее время стала неуловимой. Трудно было поверить, что ответите на звонок.

– Всегда к вашим услугам.

Знакомая фраза напомнила о цветах на столе. Неужели «Д.» – это Дин? Имоджен залилась краской.

– Значит, букет прислали вы? – Чтобы удержаться от улыбки, пришлось с силой сжать зубы. Как хорошо, что цветы не от Стэнтона!

– Боялся, что сразу выбросите. – Не отводя глаз от ее лица, он попятился к припаркованной перед ее «Гранадой» машине. – Немедленно еду в отделение.

– Не следовало присылать цветы. Это неправильно.

Имоджен знала, что вовсе не выглядит в должной мере недовольной. Хотелось, чтобы Кинкейд хотя бы на миг посмотрел в сторону: тогда можно было бы прервать невыносимый сеанс гипноза.

– А что было бы правильно? – спросил Дин, прежде чем сесть за руль и уехать, оставив ее возле клуба без малейшего намека на ответ.

Имоджен сидела в кабинете Стэнтона в ожидании возвращения начальника. Встречаться с Дином было строго-настрого запрещено. Она немного жалела Кинкейда, попавшего в общество братьев по тестостерону Брауна и Стэнтона: слишком много защитной мужской энергии на него вылилось. Сквозь стекло был виден рабочий стол, а на нем цветы, которые Имоджен принесла из кухни после возвращения из клуба, прежде чем получила приказ держаться в стороне.

Стэнтон ворвался в кабинет; по выражению лица сразу стало ясно, что усилия оказались напрасными.

– Все в порядке? – неизвестно зачем спросила Имоджен. Понятно, что никакого порядка не было.

– Мерзавец отказывается говорить с кем-либо, кроме тебя.

– Но хотя бы что-нибудь знает?

– Я навел справки. Должен признаться: странно, что этот человек так долго оставался для нас невидимым.

– О чем ты?

– Полагаю, он по-настоящему опасен, но каким-то образом умудрялся нас избегать. В послужном списке закрытое подростковое дело, пара штрафов за превышение скорости, арест по подозрению в убийстве в возрасте двадцати лет. Расследование прекращено из-за ненадежности свидетельских показаний.

– Но ведь он действительно мог оказаться невиновным.

– Имоджен, мне все известно из собственных источников. Кинкейд жесток в принципе. Склонен к насилию. Знаменит безумными поступками.

– И что же такого страшного он успел натворить? – вспомнились дикие вопли Васоса.

– Например, закалывал ножом, снимал скальп, кастрировал, бесследно убирал свидетелей, проводил ампутацию. Кинкейд – тот человек, которого зовут, когда требуется безжалостная расправа. Своего рода свободный художник.

– Разве кастрация не относится к ампутации? Он не похож на криминального гения.

– Он не гений, но, несомненно, отличный солдат: исполняет приказы, какими бы они ни оказались. Не делает скидок на возраст и пол. Ходят слухи, что после него люди исчезают бесследно, раз и навсегда.

– Звучит слегка преувеличенно, – заметила Имоджен. Почему-то хотелось защитить Дина, что казалось странным, учитывая, что несколькими часами раньше она собственными ушами слышала, как он отрезает человеку палец – после того, как оторвал ухо.

– Вся надежда на тебя, Имоджен. Он наверняка что-то знает, и ты должна это выяснить.