Секрет - Катерина Даймонд

Выливаю раствор в чашку и размешиваю пластиковой ложечкой, которую захватил с собой. Надо растворить таблетки так, чтобы не осталось даже самых мелких частиц; сделать это можно только в кипящей воде. Поэтому я приготовил немного концентрированного раствора и принес в пластиковой бутылочке. Вылив содержимое в чашку Клэр и размешав, быстро прячусь обратно под кровать, чтобы остаться незамеченным.

Когда она засыпает, на улице и в комнате уже темно. Снова бесшумно вылезаю из-под кровати и заглядываю в чашку, чтобы проверить, сколько выпила. Оказывается, почти все. Наклоняюсь и дую в лицо. Она даже не шевелится. Пугаюсь, вдруг умерла. Тогда окажется, что сегодня я убил двоих. Трогаю пульс. Жива, очень хорошо. Не могу допустить, чтобы после подлого поступка вот так легко отделалась.

Выхожу из комнаты, смотрю по сторонам и вниз. В доме темно и тихо. Снимаю почти всю одежду и ложусь в постель рядом с Клэр. Она не шевелится, и некоторое время наблюдаю за ней, спящей. Дотрагиваюсь до теплого, нежного тела. Ощущение не такое, как с Минди, Марго или Карлой, потому что она не прикасается в ответ, но мне нравится быть с ней, когда она об этом не знает. Кожа приятнее на ощупь, чем была у тех девушек. Чистая, хорошо пахнет. Целую в губы и ощущаю вкус зубной пасты. Интересно, спала ли она с кем-нибудь прежде? Советую попросить пощады, прежде чем начну, и смеюсь собственной шутке.

Плимут, два года назад

Имоджен проснулась на мамином диване оттого, что одна из многочисленных кошек начала лизать подбородок. Днем несносные создания даже близко не подходили – возможно, знали, что отлетят в противоположный конец комнаты, причем от удара ногой. Имоджен прогнала кошку и инстинктивно подняла руку к подбородку, чтобы стереть влажный след. Терпеть не могла кошек и начинала думать, что ненавидит всех вокруг. К маминому ужасу, животных любила еще меньше, чем людей, причем в обеих антипатиях винила маму. Подростком, однажды придя из школы, обнаружила в своей комнате спящего бездомного, и была вынуждена довольствоваться полом в гостиной. Мама выгнала жильца только после того, как собственными глазами увидела, что он позволяет себе распускать руки в общении с девочкой.

Сегодня Имоджен пряталась от старшего детектива-инспектора Стэнтона. Как можно было переспать с женатым мужчиной? Неужели она становилась такой же, как мама? А ведь обещала себе никогда этого не делать. Многие стороны безобразного поступка вызывали горькое сожаление. Имоджен помнила, как находила письма, написанные мамой отцу – человеку, которого никогда не смогла бы заполучить. Человеку, в чьем существовании Имоджен усомнилась бы, если бы не видела в зеркале подтверждение этого союза. Она не хотела стать женщиной, принимающей у себя дома мужчину, способного изменить той, кого обязался любить, – собственной жене.

Завтракать в маминой квартире решительно не хотелось. Гигиена явно не относилась к числу талантов Айрин Грей. А ведь она действительно была талантливой художницей, хотя уже прошли годы с тех пор, когда в последний раз прикоснулась карандашом к бумаге и кистью к холсту. Но для дочери навсегда осталась мастером. Если в детстве Имоджен чем-то и гордилась, то только мамиными работами. Любимая картина и сейчас висела в ее гостиной, над диваном. Это было абстрактное изображение старого сада: глядя на него, Имоджен словно возвращалась в детство. Пейзаж напоминал о другом времени, когда еще не звучали заумные термины «маниакально-депрессивный синдром» и «биполярное расстройство». Иногда, рассматривая картину, начинала безутешно плакать. Слезы ручьями текли по щекам. Трудно было понять, о ком она горюет: о себе или о маме. Мамы очень не хватало. Отца Имоджен не знала, а потому Айрин всегда была единственной в ее жизни. Они обе были единственными друг для друга.

Айрин еще спала, а Имоджен встала, чтобы поскорее уехать на работу. Не хотелось нарываться на очередную ссору. Вечером принесет готовую еду, и они вместе посмотрят повторение какой-нибудь интеллектуальной викторины. Может получиться очень мило.

Имоджен вошла в отделение полиции и увидела на своем столе букет. Сердце оборвалось; взглянула на кабинет Стэнтона. Дэвида еще не было. Имоджен глубоко вздохнула и улыбнулась Сэму, который смущенно подошел с чашкой кофе из соседнего итальянского кафе.

– Не стоило этого делать. – Она приняла чашку.

– Был идиотом. Прости.

– Да, был. Принимаю извинение.

– Вряд ли станешь сама присылать себе цветы, так что вынужден поверить, что парень у тебя есть. Впрочем, это действительно не мое дело.

– Значит, букет не от тебя?

– Нет. Не знаю, от кого. Не видел карточку. Но цветы дорогие, так что кто-то любит.

– Точно не сама себе прислала.

Имоджен взяла букет, отнесла на кухню и принялась искать какое-нибудь подобие вазы. Нашла пластиковый кувшин для пикника и налила воды. Когда развернула букет, выпала карточка:

В течение нескольких последних недель после проведенной вместе ночи она старалась не оставаться наедине со Стэнтоном. Держалась сухо, деловито и разговаривала исключительно о работе. Как только слышала намек на какую-нибудь постороннюю тему, сразу извинялась и уходила. Неужели он хотел продолжения? Букет означал это? Нет, она не могла согласиться и мучительно страдала от раскаянья и неловкости. Возникло желание выбросить цветы в мусорный бак, но они были по-настоящему прекрасны и ни в чем не виноваты, а потому Имоджен поставила кувшин на стол в кухне и вернулась на рабочее место.

– Отлучусь на некоторое время, Сэм. Не возражаешь?

– Постараюсь справиться, – улыбнулся напарник. Он сидел с растерянным видом человека, тонущего в бюрократическом кошмаре рутинной бумажной работы.

Имоджен предположила, что застанет Дина Кинкейда в баре «Афродита». Хотелось поговорить с глазу на глаз, без ребячливого наблюдения Сэма. Для ночного клуба дневная жизнь показалась чрезвычайно активной. Едва открыв дверь, она сразу услышала музыку и смех. Вокруг покерного стола в окружении пустых пивных бутылок сидели четверо мужчин. Дина среди них не было.

– Рановато выпадать в осадок, не кажется? – направляясь через зал к столу, Имоджен подняла полицейское удостоверение.

– Здравствуйте, офицер. Для стриптиза тоже рановато, – ответил один из мужчин. Все засмеялись. Акцент показался греческим.

– Вы, должно быть, комедиант, – заметила она небрежно.

– Точно. – Не сводя глаз с ее груди, грек снова рассмеялся.

– Это действительно так, – не поднимая глаз, подтвердил сидевший ближе всех запыленный светловолосый человек.

Комедиант встал и подошел, по пути поправляя ширинку. Остальные перестали играть и с интересом повернулись. Комедиант протянул руку и дотронулся до застежки блузки. Имоджен смахнула ладонь. Все, кроме блондина, быстро встали.