Витающие в облаках - Кейт Аткинсон

Миссис Маккью засмеялась.

— У твоего отца кишка тонка для этого, — нежно сказала она.

— Поглядеть только, что случилось с бедняжкой Сенгой, — горестно покачала головой миссис Макбет.

— Лицо как вязальный крючок, но бабка-то была безвредная, — согласилась миссис Маккью.

— Вы правда думаете, что ее убили? — Голос Мейзи дрожал — так захватила ее эта тема.

Но в критический момент нас прервали (естественно): в замке входной двери повернулся ключ, вызвав обычную какофонию лая, шипения и упущенных петель. Миссис Маккью склонила голову набок (Джанет сделала ровно то же самое) и сказала: «Это они», так что я на миг решила, будто за ней пришли воображаемые убийцы, и лишь потом взяла себя в руки и поняла, что это Арчи и Филиппа вернулись от ректора.

Герцог потопал их встречать, а Мейзи вихрем взлетела на второй этаж к себе в комнату и нырнула под одеяло, всячески изображая девочку, которая спит уже несколько часов, вообще не смотрела телевизор, не ела никаких сластей и сделала все уроки. Мы же приняли позы участников игры в шарады, изображающих слово «трудолюбие»: я схватила ручку с бумагой и нахмурила лоб, миссис Маккью прибавила пару петель к своему загадочному вязанью, а миссис Макбет извлекла откуда-то желтую тряпочку для пыли и принялась тереть лампу, что стояла на столике рядом с ее креслом.

Филиппа сразу пошла наверх, а Арчи — глаза у него остекленели от выпитого — с трудом пробрался через дверь в гостиную.

— Приятно видеть, что ты наконец взялась за работу, — сказал он мне. Потом нахмурился и обратился к матери: — Ты все еще здесь? Последний автобус уже ушел, между прочим.

— Ах, сынок, — ласково сказала миссис Маккью.

Со второго этажа, стуча красными тапочками, спустилась Филиппа.

— Спит как младенец, — объявила она.

— Кто? — Арчи слегка встревожился — возможно предположив, что Филиппа, забежав наверх, родила очередного Маккью.

— Фердинанд, — сказала Филиппа специальным тоном, которым обычно разговаривала с людьми, не способными постигнуть логику сложных предикатов.

— Ну, как старушка себя вела? — спросила Филиппа у меня, словно миссис Маккью не присутствовала в помещении. — И ее подружка, — добавила она, с сомнением взглянув на миссис Макбет.

Миссис Макбет плюнула на тряпку и принялась тереть лампу с такой силой, словно хотела вызвать джинна.

— Мне пора домой, — торопливо сказала я.

Мне очень хотелось узнать побольше про красивого уголовника, спящего наверху, но я понимала, что для одного дня впечатлений явно хватит.

— Приходи нас повидать, — сказала миссис Маккью. Миссис Макбет энергично закивала, и миссис Маккью выразительно добавила: — В темнице.

— «Якорная стоянка» — очень хорошее место, — сказала мне Филиппа. — О нем очень хорошо отзывался Грант… или Ватсон… или как его… — подружка нашей старушки приходится ему тещей.

— Ну да, засранцу-то, — добродушно согласилась миссис Макбет.

Миссис Маккью и миссис Макбет казались чересчур бодрыми для того, чтобы засовывать их в дом престарелых, но Филиппа, словно прочитав мои мысли (чудовищная перспектива), сказала:

— Ты знаешь, они вовсе не такие бодрые, как кажется. С ними вечно что-то случается. Наша старушка постоянно падает и ломает себе что-нибудь. Мы и решили поселить ее там, где за ней будут приглядывать, пока она совсем не развалилась.

— Вот спасибо, — сказала миссис Маккью.

Миссис Макбет и миссис Маккью махали мне из дверей гостиной. Миссис Макбет после некоторых усилий взгромоздила Джанет к себе на руки и теперь махала ее лапой, словно кукольник рукой марионетки. Арчи дошел до двери вместе со мной, заняв почти всю ширину коридора, так что мне пришлось протискиваться мимо. Обычно он выбирал именно коридор в качестве плацдарма для обязательных авансов в сторону любой студентки, забредшей к нему в дом. Сегодня он тянул руки не слишком активно, и я легко увернулась (вероятно, это объяснялось большим количеством красного вина, которое он за ночь перекачал к себе в кровеносную систему).

Я с большим облегчением выскочила на улицу, несмотря на то что теперь там шел мерзкий мокрый снег, плавно переходящий в ледяную крупу. На Перт-роуд не было ни души, но я жила лишь в паре минут ходьбы отсюда и утешала себя тем, что, по крайней мере, электричество дали. Но тут все фонари на улице разом потухли. Меня охватило дурное предчувствие. По спине побежали мурашки, а душа наполнилась ощущением неминуемой беды, словно сейчас на меня бросятся некие злобные твари — призраки, привидения, маньяки и убийцы с топором. Я ускорила шаг.

Навстречу шла женщина — со сложенным зонтиком в руках, в красном зимнем пальто, у которого темнота украла почти всякий цвет. В женщине было одновременно что-то очень знакомое и что-то чужое, как будто она мне кого-то напоминала. И еще в ней было что-то странное — чуть неровная походка, перекошенное лицо. Подойдя поближе, она окликнула меня и спросила, сколько времени. Она была так близко, что я учуяла запах джина у нее изо рта — его почти заглушали бьющие в нос духи.

Мои зловещие предчувствия усилились настолько, что я пробежала мимо, не глядя женщине в лицо, — только пробормотала, что у меня нет часов. Я пугливо обернулась, но женщина исчезла. У меня за спиной мелькнул отблеск — я подумала о Безымянном Юноше, но потом поняла, что это была машина с потушенными фарами, которая очень медленно, чуть приотстав, ехала за мной. Я снова ускорила шаг и до поворота на Пейтонс-лейн добралась уже бегом. Машина не стала сворачивать за мной в переулок. Я на миг задержалась у входной двери и увидела, как машина медленно проехала дальше по Перт-роуд. Я заметила, что силуэтом она удивительно походила на «кортину».

Мне казалось, что сердце сейчас выпрыгнет из груди. Я взбежала по неосвещенной каменной лестнице на свой этаж. Темнота на лестничных площадках казалась гуще, словно там рыскали тени призраков. Пахло жареной едой и чем-то сладким, навязчивым. Вероятно, именно так себя чувствуют люди, которые застряли в «расширяющейся призме Дж.». Или в фильме ужасов. С неизмеримым облегчением я повернула ключ в замке и вбежала в надежную крепость своей квартиры.

Мы промерзли до костей в огромной холодной кухне, где между каменными плитами пола растет лишайник. Старый дубовый барометр в холле указывает на написанное затейливым почерком слово «Буря». Нора, просоленная морская волчица, стучит пальцем по стеклу и говорит: «Барометр падает». У меня внутри что-то меланхолично сжимается, словно у моего тела свои приливы и течения, подвластные Луне. Я знаю, что так оно и есть.

Нора кипятит воду в медном чайнике на плите дровяной печи — сложный ритуал, который начинается со сбора пла́вника на берегу. Почему Нора так живет? Я клянусь, что в доме холодней, чем на улице. Даже в и́глу и то было бы теплее. (В подтверждение моих слов начинает идти снег.) «Но здесь никогда не бывает снега», — говорит Нора, словно все эти снежинки ошиблись.