Витающие в облаках - Кейт Аткинсон

Полное имя Мейзи было Мейзи Офелия. По-моему, не стоит называть детей именами людей, которые плохо кончили. Даже если эти люди — литературные персонажи. Это ничего хорошего не предвещает бедняжкам. На свете слишком много Тэсс, Джудов, Кларисс и Корделий. Если уж приспичило назвать ребенка в честь книжного героя, выбирайте хотя бы героя со счастливой судьбой. Конечно, это правда, что таких найти гораздо сложнее. (Мейзи предложила имена Крыс и Крот.)

— Тебе уроки задали? — спросила я.

— Не-а, — ответила она, не отрывая глаз от телевизора.

— А мне — да, — мрачно сказала я и вынула из сумки томик Джордж Элиот.

Я начала писать — очень медленно: «Мнение Джеймса о том, что „Мидлмарч“ неинтересен как целое, опровергается даже при поверхностном чтении романа. Напряженность фраз, работа характеров, тщательное тематическое структурирование, сбалансированность, иллюзия автогенеза не могут не впечатлить читателя. Параллельность событий и моральных последствий…» Видимо, тут я уснула, потому что в следующий миг меня внезапно пробудил дикий вопль. Я не сразу поняла, что его издал телевизор, а не кто-либо из разнообразных обитателей дома.

Мейзи ушла с головой в просмотр какого-то черно-белого фильма ужасов. Кричала героиня — высокая блондинка с волосами, уложенными идеальной «улиткой». Как выяснилось, ее звали Ирма. Она поняла (отнюдь не сразу), что харчевней, где она остановилась на ночь, заправляет вампир. Хотя название должно было навести ее на некоторые мысли: «Замок Влада» — это все-таки совсем не то, что «Прибой» или «Сосновая роща».

— Она ужасно тупая, — восхищенно сказала Мейзи.

Я попыталась изменить позу. Мне было жутко неудобно: на моих ступнях всей тушей устроился Герцог, а на коленях у меня, свернувшись, как зловещее нэцке, лежала Гонерилья. Мало того: с одного боку в меня впивалось костлявое тело Мейзи, а с другого — крепко спала совершенно незнакомая старуха, неловко свесив голову мне на плечо.

Кожа старухи имела текстуру и цвет маршмеллоу, а волосы ее при плохом освещении (в доме Маккью оно всегда было плохое) напоминали пук слегка подгнившей сахарной ваты. Даже во сне она не переставала сжимать в руках вязальные спицы, с которых свисало что-то странное и бесформенное — будто паутина работы упоротого паука. Она спала так мирно, что жаль было ее будить.

— Мейзи! — шепнула я.

— А?

— С нами сидит какая-то старуха.

Мейзи оторвала глаза от телевизора, перегнулась через меня посмотреть и сказала:

— Это же бабушка.

— Бабушка?

— Папина мама.

(Это почему-то прозвучало очень сложно.)

Но ведь она должна быть в Ньюпорте-на-Тее, в «Якорной стоянке», любоваться видом на воду?

— Она сбежала, — объяснила Мейзи.

Поглядев повнимательней на миссис Маккью, я поняла, что где-то ее видела. Кажется, она была сегодня днем в кучке скорбящих на похоронах Сенги, хотя Андреа считает, что все старухи похожи друг на друга. Миссис Маккью проснулась и автоматически начала вязать. Через некоторое время она остановилась, вздохнула, поглядела на меня воспаленными глазками с желтыми белками и сказала:

— Чайку хочется, умираю просто.

Она, кажется, принадлежала к желтушной части спектра — белки глаз у нее были цвета обертки «Милки бар», а лошадиные зубы напоминали пустые костяшки «Скрэббла».

Мне показалось неприличным оставить ее просьбу без ответа. Я сгрузила Герцога со своих ног — нелегкая работа, — согнала Гонерилью с колен как можно нежней (чтобы избежать ее укусов) и наконец выбралась из тесного ущелья, образованного телами Мейзи и вдовствующей миссис Маккью. Они тут же сдвинулись, занимая освобожденное мной место.

Пока закипал чайник, я пошла в туалет…

— В одной и той же фразе? — протестует Нора. — Ты с самого начала только и говоришь что о телефонах, да кипящих чайниках, да звонках в дверь, да туалетах.

Не обращай на нее внимания, она сегодня не в духе. Она просто тянет время, не хочет сама рассказывать.

…Мой путь пролегал мимо незанятой спальни, где Арчи устроил себе кабинет. Из спальни доносился странный звук, тихое «прп-прп», словно там храпел котенок. Обуреваемая любопытством, я заглянула внутрь.

Это оказался юноша — точнее, молодой мужчина. Он лежал на кровати неподвижно, как труп. Весьма достойный представитель своего пола — правильной формы и размера, без каких-либо портящих его черт или уродующих пятен. Только шрам (весьма красивший его) на левой скуле, словно тигр осторожно провел когтем. Если бы не храп, можно было бы подумать, что юноша мертв.

Я ломала голову, кто это (как было бы удобно, если бы людей снабжали этикетками). Волосы у него были темные, кожа белая, ресницы длинные, а губы — которые, несомненно, сам Купидон изваял в форме своего лука, чуть влажные от сна — манили к поцелуям. Но я не поддалась искушению, так как это значило бы искать неприятностей (вместо того, чтобы сидеть спокойно и ждать, пока они сами меня найдут).

Он лежал на застеленной кровати поверх покрывала. Ступни его были обнажены, но все остальное тело одето — в «ливайсы», старый свитер и потрепанную кожаную косуху (она указывала на более сложный и интересный характер, чем армейская шинель Боба или дубленка Шуга). Я осмотрела его уши (чистые, похожие на ракушки), ногти (грязные, обкусанные), слабый приливной след грязи на шее, масло, въевшееся в руки, как у механика. Его дыхание чуть заметно отдавало марихуаной.

Пахло от него именно так, как должен пахнуть платоновский идеал мужчины. По сравнению с улитками, ракушками и зелеными лягушками, составляющими биодинамику Боба, этот парень, похоже, состоял исключительно из ингредиентов на основе тестостерона: кожаных сидений автомобиля, острейших опасных бритв, веревок, узлов и пут, соли, грязи и крови. Он был весь… другой.

Интересно, подумала я, какого цвета глаза под этими роскошными сонными веками. Конечно, почем я знаю — может, он косой или еще хуже того — голубоглазый. Я подумала, не поднять ли одно из коматозных век силой, но решила, что не стоит. Можно ли определить характер по внешности? Выглядел он просто потрясающе, но мог принадлежать к любой из сотни разновидностей мужчин, с которыми лучше не связываться. Например, он мог оказаться университетским преподавателем. А может, он вор, который влез в окно, вдруг устал посреди кражи и прилег отдохнуть. Случаются ведь и еще менее вероятные вещи.

Окно было широко распахнуто — температура в комнате близилась к нулю. Ноги неизвестного уже посинели и стали ледяными на ощупь — словно холодная плоть трупа, а не конечности теплого, дышащего тела. Я торопливо прикрыла незнакомца одеялом. Он спал на спине, раскинув руки и ноги, как дохлая морская звезда. Правда, у него было меньше ног. (Или рук, или что там бывает у морской звезды.) По его виду непохоже было, что у него невинная встреча с Оле-Лукойе. Скорее казалось, что он застрял в царстве Угомона без карты и компаса и не может вернуться. Я решила посидеть с ним чуть-чуть, посторожить его, но, к сожалению, вид спящего мужчины, даже красивого, в конце концов надоедает, и я скоро отвлеклась на толстую пачку исписанных листов, торчащую из-под кровати.