Сказание о Луноходе - Александр Струев

– Бесы! Бесы! – и пальцем в Мишку-плотника тыкает. – Нечистый! Нечистый! Спасите! Господи, помилуй!

Этого беса автоматчики из сестриной охраны в минуту скрутили, а что дальше делать, не знают. Мишка перепугался. Бабка-монашка разохалась, рассказывает, что раньше бесов на костре жгли, что огонь беса по-настоящему сжирает и зло навеки рассеивает. Любимая Татьяна думала сначала своими чудодейственными руками человека из бесовского плена вызволить, но забоялась. А вдруг с руками что произойдет, почернеют или дрожь проймет, или пальцы скрючит?! Пока размышляла, посадили Мишку в клетку собачью, там где овчарок держали. Думали-гадали, как с ним, с бесом проклятым, быть. В конце концов, набрали святой воды и пошли его через решетку кропить. Два ведра воды на Мишку вылили, а он дурак, плачет:

– Простите за зеркало! Пнул случайно, вот оно и развалилось! Простите, отработаю!

– Боится костра, ирод! – шепчет бабка-монашка. – Огонек, огонек, ему нужен! Огонечек!

А он, дурак, тут как на решетку бросится и как заорет что есть дури – морда перекошена:

– Прости, Христа ради, матушка! – и руки к Любимой Сестре выворачивает. – Прости, любименькая!

Святая Татьяна с бабкой от решетки к стене шарахнулись, бабка головой о стену со страха – ба-ба-ах! – и ногу Святой Татьяне по неосторожности отдавила, та ей оплеуху по затылку с разворота залепила:

– Гляди под ноги, дура неуклюжая!

– Во бесится! – переведя дух, проговорила Татьяна. – После воды совсем озверел! Не любят бесы нашу водицу святую! А этот, видать, совсем заколдованный, сколько льем, а вода ему нипочем!

– Не очищает! – с дрожью в голосе подтвердила монашка-приживалка и печально прищурилась.

Святая Татьяна совсем передумала накладывать на Мишку свои чудодейственные руки:

– Завтра к обеду пусть костер строят, придется жечь! – распорядилась она.

Весь вечер и все утро перед стенами Саввино-Сторожевского монастыря сооружали деревянный помост из бревен, палок, хвороста и дощечек.

– Ух, вспыхнет! – переглядывались строители. – Давно такими кострами в монастыре не баловались!

– Кабы такой кострище все тут не подпалил! – почесал затылок старичок с полешком.

– Ветра нет, не подпалит! – заметил другой.

Но Любимая Татьяна, посмотрев на приготовления, заругалась:

– Вы что так близко к монастырю дрова сложили? Спалить все захотели, изверги?! Разбирайте и к реке несите. Там костер делайте!

Разобрать-то с грехом пополам разобрали, а переделывать уже никому не хочется. А тут грузовики из Костромы прибыли, картины из Костромского музея на осмотр привезли. Полдня Святая Татьяна эти картины самолично осматривала и сортировала, что куда вешать. Она уже на глаз могла определять, от какой картины сколько пользы будет.

– Вот эта, с лесом, мощная! От нее так и идет, ее к Брату везите! Та-а-а-к, а это – «Море». Не очень, «Море». Не пойдет. Его в сторону! – качала головой Татьяна. – А это что?

Так, так, так! «Черешня со сливами». Тоже пустая, не годится! Никудышная «Черешня со сливами» затесалась. Ну-ка, ну-ка, что дальше у нас?! Ага, вон та, большая! Видите? Тяните ее сюда! Та, та, правильно! – подсказывала она грузчикам, – ее, ее, вытаскивайте! Ставьте осторожненько! Та-а-ак! «Парусники». Ну-ка, ну-ка! Хорошие «Парусники». Их мне в спальню. Сильные, очень сильные «Парусники»! Прямо с ходу лечат!

– А можно мне вон те «Сливочки» забрать? – сложив на груди ручки, загундосила монашка-приживалка, показывая на «Черешню со сливами». – Я этими сливочками ревматизм лечить стану!

– Они же пустые! – махнула рукой Святая Татьяна. – Возьми лучше «Речку», смотри, какой там мостик с детьми!

Бабка всхлипнула и, часто-часто заморгав, запричитала:

– Сливочки, мои сливочки…

– Вот неугомонная! – нахмурилась Татьяна. – Ладно, бери свои «Сливы» и «Речку» в придачу забирай, хоть польза будет!

Бабка-монашка прытко выскочила вперед, схватила в одну руку «Сливы», в другую «Речку» и как вихрь умчалась с глаз.

– Вот заводная! – проговорила Святая Татьяна.

Тут настоятельница доложила, что Брат вчера в Завидово уехал.

– В Завидово! Со своей цацой! – фыркнула Татьяна. – И мы туда двинемся, навестим Брата. Скажи, чтобы собирались, через час выезжаем! – приказала Любимая Сестра.

И, слава Богу, через час уехали! Настоятельница выпустила из острога перепуганного Мишку-плотника, приказала все доски и дрова, из которых сооружали костровище, немедленно убрать и мусор с дорожек подмести, а то щепками да ветками весь двор монастырский загадили. Мишку-плотника в кухне до отвала накормили:

– Ешь, парень, ешь! Натерпелся, чуть заживо не сгорел! – и поднесли рюмочку водочки, – прими, голубчик!

Мишка с удовольствием опрокинул стопочку и попросил еще. Налили. И вторую опрокинул. После третьей Мишка согрелся в сухой монастырской одежде и, если б не строгая церковная дисциплина, затянул бы песню душевную, а может, даже сплясал.

– Пришел в себя, обормот? – пожурила настоятельница.

– Спасибо, матушка! – благодарил плотник. – Если что вам подремонтировать потребуется, только свистните, я зараз!

С тех пор стали называть его Мишка-оборотень.

Пока Сестра рассказывала про бесов, Вожатый, не перебивая, ходил по этажу, недовольно оглядывая зеркала и демонстративно отворачиваясь от богомолок, которые девственными голосами пели.

– Столько вокруг нечисти, что помилуй, Господи! А колдуны эти, а ведьмы! – не унималась Сестра.

– Колдуны! Ха! Ведьмы! Ха, ха! И всего-то рассусоливания. Глаза от удивления раскрыли – верят! А когда от рака дохнут, где колдуны? Куда на метле улетели?! Да чего там рак, сопли детские вылечить не можем, неделю сопливые ходим, носом шмыгаем, а вы – колдуны! Вот если тебе по харе врезали, зубы посчитали, безо всяких колдунов поймешь, что по роже схлопотал. Или наш Доктор в кофеек яду прыснет, и – аля-улю! – поминай как звали! И безо всяких колдунов! Это вам не шутки! А то – колдуны, ведьмы! Дети, ей Богу!

Сестра недовольно насупилась.

– Ты бы, Сестра, в гостевой дом шла и барахло свое туда забрала, – имея в виду зеркала, проговорил Вожатый. – И этих, – Он помолчал, подбирая нужное слово, – артистов. А к восьми на ужин ждем. Одна приходи, без дворни, по-семейному посидим.

Татьяна молчала.

– Котов! – крикнул Вожатый, – проводи Татьяну в гостевой и хлам этот туда отправь! – кивая на богомолок, приказал Он.

На ужине Татьяна не появилась, обиделась на Брата.

– Рано обижаться стала, – раздраженно проговорил Вожатый, – я еще не помер! А потом кто в доме хозяин?! Я. Забыла, дуреха. Если зову – надо идти. Ну что ж, мы про все-е-е напомним! – протянул Он, – про все! Я потому и живу долго, и управляю долго, и обедаю с аппетитом, потому как мне Бог дал! А я уж тут, на месте, остальным раздаю, по заслугам распределяю, а не просто так.