Охотничий Дом - Люси Фоли

– Соединяю вас с ним. – Теперь это был обычный человеческий голос, безо всякой жеманной ласковости.

Босс ответил сразу.

– Привет, Хитер, – произнес он так непринужденно, словно мы общаемся ежедневно.

Я видела его лишь однажды, мне запомнился довольно красивый (хотя, может, это просто ухоженность и обаяние) человек с улыбкой политика.

– У нас неприятности, – сказала я. – Мы нашли тело.

– О господи.

В голосе ни намека на потрясение. Напротив, я буквально слышала, как он размышляет – как и полагается человеку с улыбкой политика – о том, что предпринять, чтобы эффективнее защитить свою собственность.

– Боюсь, это не похоже на несчастный случай.

– Да? И ты, конечно, позвонила в полицию?

– Разумеется. Перед тем как позвонить вам.

– Я бы приехал, но не думаю, что это чем-то поможет.

– В любом случае сейчас это невозможно. – И я сообщила, что мы отрезаны от мира снегопадом.

– Ты говоришь, это Даг нашел тело?

– Да.

– Где?

В голосе появилась резкость. Возможно, он уже прикидывал, могут ли ему предъявить иск.

– У водопада, рядом со старой мельницей.

– Понятно. А ты или Даг что-нибудь видели?

– Нет, ничего особенного.

– Иэн тоже в курсе?

– Мм… пока нет. Он уехал под Новый год, как только закончил с делами.

– Хорошо, но, разумеется, ему следует узнать. Важно, чтобы ты ввела его в курс дела.

– Конечно. Сейчас позвоню ему.

– Позвони. И, пожалуйста, держи меня в курсе всех новостей.

– Конечно.

Я попыталась произнести это твердо, но вышло сдавленно, почти что шепотом. Его голос такой деловитый, такой отстраненный. Наверное, это возможно там, где он находится, далеко в Лондоне… в месте, не тронутом атмосферой смерти, которой здесь буквально все пропитано.

Я набрала номер Иэна. У меня был только номер его мобильного. Включилась голосовая почта. К сожалению, единственная связь – мобильные телефоны, но большую часть времени связь в поместье ужасная. Я наговорила сообщение. Уверена, босс на нем еще отыграется, но, если честно, сейчас меня это волновало меньше всего.

Только я дала отбой, как в дверь постучали.

Это был Даг.

– Они здесь. Гости.

Пока я звонила, он обошел всех гостей и привел их в Охотничий Дом.

Выглядел Даг плохо, я это и раньше заметила, но мне было не до того, все заслонило жуткое событие. Фиолетовые круги под глазами, как если бы он неделю не спал. Ощущение, будто смерть одного из гостей затронула Дага лично. И отчего-то перевязана ладонь. Утром он был в перчатках.

– Что у вас с рукой?

– А, – он поднял ладонь и посмотрел на нее так, словно впервые видел, – кажется, поранился.

– Когда? Рана, похоже, серьезная.

– Когда? Не помню. – Он почесал затылок другой рукой. – Вроде бы, дней пять назад.

Неправда. Этого попросту не может быть. Во время ужина по-хайлендски повязки у него точно не было. И рана наверняка серьезная, если он перевязал, ведь я уже видела у Дага ссадины и порезы, на которые он не обращал никакого внимания, даже пластырем не пытался залепить.

– Сказать, что вы поговорите с ними?

Забинтованную руку он сунул в карман куртки.

Итак, сообщить о случившемся придется мне, хотя мы с Дагом даже не обсуждали это, но иное словно и не подразумевалось. Стараясь подавить страх, я кивнула и вышла за ним из кабинета.

* * *

Гости собрались в гостиной. Но только туристы из Лондона, исландцев приглашать не стали. Мы с Дагом решили, что скажем сначала друзьям погибшего – это самое тяжелое.

Когда я вошла, все разом обернулись. На прежней работе я делала это постоянно. Все эти встревоженные семьи, ожидающие новостей, родные, которым я должна сообщить то, что они меньше всего хотят слышать. Нам не удалось. Возникли непредвиденные осложнения. Мы сделали все, что могли.

Ногти впились в ладони. Я ведь была и на той стороне. И знаю, каково это. Лица расплывались перед глазами – замершие, напряженные, внимательные. Подкатила тошнота. То, что я собираюсь сказать, изменит их жизнь навсегда.

– Мы нашли.

Тут же посыпались вопросы, но я подняла руку, прося тишины. Важно изложить ужасную новость как можно быстрее, чтобы не зародить надежды. Надежда – великое дело, если есть шанс, что все будет хорошо. Но когда произошло необратимое, надежда только во вред. Хотя я не думаю, что кто-то из них еще надеялся. Они уже все поняли. Однако понимать и знать – не одно и то же.

– Боюсь, у меня очень плохие новости.

Атмосфера мгновенно накалилась. Сгустившееся напряжение словно сдавливало меня со всех сторон. Ладно, у меня на руках все карты, я готова раскрыть их, и пусть они делают с этим что хотят.

– С глубоким сожалением вынуждена сообщить, что она мертва.

В первый момент – ошеломление, у всех. Смотрят молча, будто ждут еще одной, ключевой, фразы. Но постепенно смысл услышанного дошел до каждого, и все отреагировали по-разному: истерика, недоумение, злость.

Я знала, что ни одна из этих реакций не является более или менее верной. Я не раз наблюдала это в больнице, когда приходилось оповещать ближайших родственников. Любой медик скажет вам, что чаще всего стоит беспокоиться о тех, кто спокоен, а не о тех, кто воет и кричит. Вот только больно одинаково всем. Горе столь же разное в своих проявлениях, как и люди, на которых оно обрушивается. Мне хорошо это известно.

Но невольно мелькнула мысль: что, если кто-то из них притворяется? Разыгрывает спектакль? Посыпались вопросы про тело, как я его нашла, как оно выглядело… Я отвечала, а в голове билось одно: вдруг кто-то из них уже все знает? Вдруг он или она знают больше, чем показывают?

* * *

Я сидела в убежище моего кабинета, когда зазвонил мобильник. Я схватила телефон, полагая, что это босс или полиция, – звонят, чтобы сообщить, что они уже в пути. Это была не полиция.

– Мам, я не могу сейчас говорить.

– Что-то плохое случилось. Я уверена.

Как она смогла понять это из одной моей короткой фразы? Я стиснула зубы. Заставила себя успокоиться.

– Со мной все в порядке, это все, что тебе нужно сейчас знать. Поговорим позже. Ладно?

– Ты не позвонила вчера, как мы договаривались. Поэтому я подумала, наверное, что-то стряслось… – Ее голос срывался от волнения. – О, Хитер, я не должна была позволять тебе уезжать в такое место.

* * *

Мама так и не сумела понять мои чувства. Почему, оказавшись в одиночестве впервые за пятнадцать лет, я захотела еще большего одиночества и переехала в такое место. Но она не могла понять, потому что я не могла объяснить то, что просто чувствовала: в окружении других людей мое одиночество лишь острее. Друзья, как бы они ни пытались мне помочь, как бы ни сочувствовали, напоминали о нем. И город, где мы жили. На каждом углу кафе, где мы завтракали; книжные магазины, где мы с удовольствием и подолгу зависали; закусочные «Сенсбери», где покупали готовые блюда с карри и бутылку вина. Но хуже всего было в нашей квартире. Я просто не могла заставить себя войти в нее. Средоточие воспоминаний о нашей жизни – мы поселились там сразу после университета. В этой квартире я провела всю мою взрослую жизнь.