Ты очень мне нравишься. Переписка 1995-1996 - Кэти Акер

культура подняла на уровень высокого искусства. Но тупость — это не сущность, а явление. Опять Бодрийяр: оставим иронию европейцам; лучшее американское искусство напоминает пустыню или кристалл». А Кэти, которая без шлема разъезжает на мотоцикле, говорит: «Это пристойная сторона американского кошмара», этот жуткий центр, который она называет центром арийской нации, утверждая, что там, к счастью, много разных культур. Это сложная картина, и она является ее частью, хотя ей нужна дистанция, которую давал ей Лондон (кризис Блумсбери?). А об Австралии? Для начала: «…почему Австралия? Никогда не думала об Австралии, только о своих привычных австралийских друзьях, которые напивались и ели стейк и яичницу в пять утра… (мое первое предисловие, к твоим землякам)…»

Кэти приехала в Австралию, вы бродили по книжным лавкам, провели вместе три ночи, одна из которых стала для вас откровением в плане секса. Откровения — это ваша одержимость. Кэти скажет через несколько дней в имейле (может, она была пьяна? — она часто пьяна или хочет позавтракать: разница во времени — это суть темпорального в этой переписке… а еще остается долгий шлейф от джетлага): «Я настоящий романтик, если дать волю чувствам. И вообще не то чтобы трахаюсь со всеми подряд». Это список кораблей у Гомера, где отмечено, во что могут превратиться отношения, исходя из того, чем они уже становились и какие из них доплывут до Трои, чтобы захватить (боюсь, спасения не будет) Елену и вернуть ее себе, освободить фетишизированную пизду (и дальше «наслаждаться» фетишем), это проработка того, что значимые другие сотворили с вами, в вас, того, кем вы можете быть друг для друга. В этом есть разная степень обнажения и интимности, и всегда следи, не нацелен ли пиратский кинжал тебе в спину (пред-в-кушение, ужимки страсти).

Трансформируя поле в квир, мы ищем высвобождения, «перманентного высвобождения». Меня искренне тронуло, что тебе было необходимо отвернуться в постели, отделиться, чтобы заснуть, а потом во сне перешагнуть этот барьер и пойти на контакт, и то, как это приводит Кэти в замешательство. Разнонаправленные сигналы. Сигналы. Переговоры сквозь сон и пробуждение. Интимность, насколько она нам доступна и как мы ее понимаем, — основание этого диалога, этой переписки. Вам нужно, чтобы веши выходили за пределы конвенций гендера, политкорректность с ее формулировками вызывает у вас негодование, вам нужно быть гомосексуалами, которыми вы оба и являетесь, и нет, но отрицаете «би» как что-то среднее. В середине 90‑х я знал, как и многие другие (мы учились примирять наши желания с политикой не-гетеро: наше квир-вторжение в отношения), так что многие из нас не хотели самоопределения, но мы знали, что нужно уничтожить опасную «мужскую» политику.

Но у Кэти между ног пульсируют «мужские мотоциклы», и это ее способ перемещения. Она не отрицает нечто, а смещает это с привычного места, а ты делаешь так, как тебе угодно. Фистинг — это не Пэт Калифия, а Кэти Акер, которая прорывается через границы эластичности тела. Ты говоришь, что у Грейс (твоя гендерная бестия?) кишка тонка для фистинга (хотя мечтает об этом), но не из желания попробовать. Хотя секс утверждается на высшем уровне (Кэти: «Нельзя опираться только на рациональное, нужно обратиться к опыту, ОСОБЕННО когда речь идет о телесном. Вот что меня восхищает в сексе: мне так часто доставляет наслаждение то, чего я не ожидала. И больше это может не повториться»), очень многое, на удивление, не о сексе как таковом, а о любви и о том, как друзья, которые только что стали друзьями, дают себе возможность полюбить. Сексуальность здесь — это «церковь» в широком смысле слова (игра со священным, которое играет с собой), и фаллос переосмысливается заново как чудо, оспаривается и, по словам Кена (прости, К, я начинаю говорить об этом, как в ТВ-рекламе: мое послание к тебе стало анализом «вас»: Кена и Кэти): «Сейчас такой период: когда возбуждаюсь, не думаю о члене». В утверждении «сексуальности» и сексуальных практик есть много проявлений любопытства, высвобождения и отрицания.

Но ты знал Кэти очень давно, через ее тексты, и это — еще один род интимного. Ты уже любишь, или терпеть не можешь, или индифферентен, или любопытствуешь или, может быть, жаждешь Акер на бумаге. Конечно, она этого ожидала здесь она беззащитна. Твои первые письма прорабатывают этот момент. Да, ты открываешь ее книгу наугад, и это уже совместное начало. Сделаю то же самое:

«Наконец, мы с Киской могли заняться сексом.

Мы проговорили несколько часов, потому что я был застенчивым. А потом она обняла меня со спины. Мы сидели рядом на руинах стены у утиного пруда. Мертвые утки. Я обернулся и поцеловал ее — ведь я так долго этого хотел и верил, что должен это сделать, и я хотел ее».

В вашей переписке так много подобных вещей. Долженствование и желание: обсуждение матрицы конструктивных отношений. Как ты знаешь, книга, из которой взят этот фрагмент, была опубликована в 1996 году. Она писала ее, общаясь параллельно с тобой. С записью. С Mekons. С Сан-Франциско. С преподаванием, путешествиями, друзьями, которые то оказываются в фокусе внимания, то выходят из него.

И в самолете, по дороге домой, она читала твою «Виртуальную географию», вчитываясь то в одно, то в другое, чуть тревожась, спрашивая себя, с кем же она переспала. Ей нравился риск, но неопределенность причиняла боль. Смещение мазохистской потребности и «отпугивателя» (снова эти странные аттракторы). Мне нравится обнажение, постепенное разоблачение, когда вы придумываете, как будете это делать. Иногда ты выражаешься грубо или просто сухо констатируешь факты (да, медиум, медиум: обожаю его принуждение к краткости), а она воспринимает это как отказ: ей не нужна вся эта информация о предыдущих «соперниках», но она жаждет ее, потому что это не только временной, но и пространственный процесс. Между вами такое расстояние, а потом ты приедешь в Сан-Франциско, но только чтобы переждать джетлаг, потому что купил билеты до того, как вы познакомились, и вы оба используете эту возможность. Я открываю подписанный экземпляр почти что наугад. В книге осталось три закладки с тех пор, как я в последний раз ее читал. Я открываю вторую, на странице 194, и читаю последний абзац, который начинается так: «Это пространство калькуляции Ален Липетц вслед за Марксом называет "заколдованным миром"». Это мир «предложенных цен, ожидаемой прибыли и требуемой заработной платы». Это фокусирует внимание (бинарно) на одном из моих любимых