Другие места - Николай Фробениус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты вел дневник?
– У меня редкая память.
– На детали?
– На детали. Ситуации. Реплики. На все.
– Это невозможно.
– Все возможно.
– Кое-что.
– Все. Каждую встречу. Во всех подробностях. Хочешь расскажу?
– Нет.
– Я все помню.
– О'кей.
– Говорю тебе, я все помню.
Роберт засмеялся, наклонился ко мне и предложил мне сигарильо из продолговатой металлической коробочки. Я взял штучку. И вдруг я как будто забыл, о чем мы говорили. Или то была шутка?
– Тебе, может быть, это неинтересно, – сказал он серьезно. – Но мне интересно все.
– Я понимаю.
– Могу рассказать тебе что-нибудь другое, что может быть тебе интересно.
– Как хочешь.
– Как правило, он жил в гостинице в центре города.
– Это ты уже говорил.
– Но не всегда.
– А где? Если не в гостинице?
– У нас дома.
– У вас?
– Утром в понедельник он завтракал с нами до того, как я уходил в школу. Гренки с мармеладом. Кофе с молоком. Как пьют во Франции.
– У вас дома?
– У нас двухэтажный дом, светло-желтый. Мать хотела его перекрасить. Ей не нравится желтый цвет. Она хотела перекрасить. Но так и не собралась. Дом и сейчас желтый.
– Что же он делал у вас дома?
– Мы играли в «лудо». Смотрели телевизор.
– О'кей.
– Он спал с матерью, в ее постели. Я лежал и слушал звуки, доносящиеся из их комнаты.
– Черт, да ты просто больной!
– Они думали, что я сплю. Я подкрадывался к самой двери. Дверь была старая. Она плохо закрывалась. Всегда оставалась щель. Весь дом был старый. Мать была рада, когда наконец переехала в другое место. Я вставал на колени. В темноте различал их тела. Сплетенные друг с другом. Она лежала на нем. Они медленно шевелились, покачивались вперед и назад. Дышали одним дыханием. Сплетенные друг с другом. Неразделимые. Две нити, скрученные воедино. Мне было приятно смотреть на них.
– Заткнись!
– Ты сам хотел, чтобы я рассказал тебе что-нибудь интересное.
– Хватит.
– У меня есть каталог всего, что я помню.
– Хватит.
Я встал и вышел в ванную. Мне не хотелось видеть себя в зеркале, ни в коем случае. Мне нужно было только сполоснуть лицо. Меня тошнило. Хотелось что-нибудь разбить. Не важно, что это было по-детски. Мне, как ребенку, хотелось упасть на пол, дрыгать ногами и срывать все, что висело в ванной на стене. Я сполоснул лицо теплой водой и вернулся в комнату.
Роберт достал из кармана конверт, который вынул из почтового ящика. И рассматривал какие-то фотографии. Когда я вошел, он сунул фотографии в конверт и снова спрятал его в карман.
– Что ты там разглядывал?
– Ничего.
Я переступил с ноги на ногу и заметил, что захмелел, на мгновение я даже потерял равновесие.
– Пойдем куда-нибудь поедим?
– У меня нет ни эре.
– Не беспокойся.
Роберт встал.
– У меня есть деньги, – сказал он. – Я угощаю. Если, конечно, хочешь. Давай поедим. Если хочешь, я угощаю.
В ресторане с видом на фьорд мы заказали седло барашка и красное вино. Он хотел, чтобы я рассказал ему что-нибудь о своем детстве, ему этого очень хотелось, но я почти ничего не помнил. Лыжные прогулки на Нурефьелль. Ливень 17 мая. Он расспрашивал меня о каникулах, о приемах гостей. Но мои истории плохо вязались друг с другом. Они ни к чему не вели, в них не было смысла.
Я погонял вино во рту. Язык занемел от алкоголя. Глаза Роберта были совершенно ясные, он не производил впечатления пьяного. Мне захотелось рассказать что-нибудь, что произвело бы на него впечатление, имело бы смысл, и я начал рассказывать о поездке в Копенгаген и об исчезновении отца.
В самой середине своего рассказа, уже после рассказа о встрече с парнем, который хотел плыть в Италию, я отвлекся. Поднял глаза на Роберта. Он выглядывал официанта, хотел попросить спички. Он мне улыбнулся:
– Что ты сказал?
Я покачал головой:
– Да нет, ничего.
Нам принесли спички, мы курили сигарильо и разглядывали зал. Какой-то человек, сидевший один, мелко ломал спички.
Официант принес нам сорбе и фрукты, и мы на какое-то время занялись мороженым.
– Мы лучше узнали друг друга, – сказал Роберт.
– Что?
– После того, как я переехал в Осло. Все стало легче. Встречаться. Ходить в кино. Пить пиво на Акер-Брюгге. Он любил беседовать. Очень интересовался философией, мы спорили. Он знал, что я недолго изучал философию, его интересовал Серен Кьеркегор, его биография. Философия Кьеркегора казалась отцу трудной, но его жизнь очень интересовала отца. Возлюбленная Кьеркегора, на которой он так и не женился, Регина Ольсен. Почему Кьеркегор решил, что должен пожертвовать любовью ради писательства. Отец расспрашивал меня обо всех альтер-эго Кьеркегора.
Я отложил ложку и отодвинул тарелку от края стола.
– Вы часто встречались?
– Не очень. Раз в неделю, не чаще.
– Это часто. Ты наверняка больше говорил с ним, чем я.
Роберт широко улыбнулся:
– Думаешь, так?
– Абсолютно точно. Нам не о чем было разговаривать. Или… Конечно, было. Но мы почему-то не могли. Раздражались. Не хотели. Не знаю. Во всяком случае, мы с ним очень редко беседовали друг с другом.
Роберт подозвал официанта и карточкой VISA расплатился по счету.
– Хочешь поехать со мной и познакомиться с моей подругой? – спросил он, когда мы уже стояли на улице под мигающим рекламным щитом.
Мы сели в такси.
Машина тонула в залитых водой улицах. Забытых улицах под фьордом. Морской свет сиял нам навстречу. В глазах Роберта мерцали отблески светящихся рыб.
Свет затоплял город.
У подруги Роберта мы пили красное вино. Ее звали Тея. Ей было около тридцати, полноватая, беззаботная. В брюках из крокодиловой кожи, она сидела, положив на пуфик босые ноги. Я не мог оторвать глаз от ее крохотных пальчиков.
Роберт достал какую-то коробочку и высыпал на стол немного желтоватого порошка.
– Что это?
– Новый препарат.
Из кармана он достал костяную трубочку. Своей карточкой VISA он распределил порошок на несколько полосок и вдохнул одну из них. Он улыбался, и в его взгляде появилось что-то электрическое.