Ледяной клад - Сергей Сартаков

Парторг лежал в четырехкоечной палате один. "Больница не выполняет плана", - шутя сказал Косованов где-то в самом начале их разговора. И этой шутливостью сразу расположил к себе Цагеридзе. Они тут же договорились, что будут на "ты", хотя Косованову было уже за полсотни. В прошлом кадровый лесоруб и мастер лесозаготовительного участка, он на рейде работал механиком.

"Когда отсюда я выпишусь, и не знаю, - вздохнул Косованов. - Скоро не обещают. Это, оказывается, такая штука, инфаркт, - сразу не помер, потом долго не помрешь. Разве только от скуки, потому что главное лечение - лежать и лежать. Спасибо хотя читать сейчас разрешили. Строго по норме. Но здесь я втихарька перевыполняю. И знаешь, сколько ни читаю романов, вижу, что жил я неправильно. Парторг, а не конфликтовал, не дрался с директором. Давай, друже, готовься теперь к борьбе со мной, наверстывать-то мне нужно! Ты есть каков? Косный? Деляга? От масс оторвавшийся?"

"А я вообще ничего еще не умею: ни руководить, ни конфликтовать, - и Цагеридзе коротко рассказал Косованову о себе. - Но если с кем все же крепко и столкнусь, так, кажется, скорее всего с нашим бухгалтером".

"С Василием Петровичем? - удивился Косованов. - Ну, никак не подумал бы. Хотя, конечно, к нему привыкнуть надо, понять его. Тоже вот тебе жизнь человека. Из самых бесхлебных бедняков. Воевал и в первую мировую и в гражданскую. Был совершенно неграмотным. Во времена колчаковщины командовал партизанским отрядом. Простреленный насквозь и так и этак. Черт знает какие рискованные штуки выкидывал. Прогнали Колчака, пошел на хозяйственное выдвижение. Ликбез - вся его грамота. А посты занимал. Не очень высокие, но все же посты. Управлял, распоряжался. Даже одно время в районе банком заведовал. На курсы бы поехать, - нет, прилип к семье, к дому. Тогда и посты ему давать не стали. Учись. Не могу, не хочу. Спустился ярусом ниже, в мелкие хозяйственники, потом и просто в кладовщики. Да вот самоучкой постепенно, лет за двадцать, в бухгалтера вышел. Пишет с ошибками, а считает правильно. В тресте его работой довольны. Нет поводов менять, человек заслуженный, свой. А образ мышления, манера говорить, ну что же - теперь уже не придашь ни гладкости, ни тонкости, ни красоты. Об уходе на пенсию слышать не хочет - самое это тяжкое для него оскорбление. Да и я вот думаю со страхом: неужели меня до пенсионного возраста вторым инфарктом не скосит, и будут мне намекать - пора на отдых, Косованов? Нет, ты к Василию Петровичу приглядись получше".

Вошла дежурная сестра и заявила, что свидание закончено, больного нельзя утомлять. Косованов подал руку Цагеридзе.

"Прощай! Часто не езди. Уход за мной хороший. А лес, это точно, пропал, - Василий Петрович правильно говорит. Цена за него и так большая заплачена: Лопатин в яму, а я сюда"...

Вот такой был разговор. Странно: и Косованов и Баженова защищают этого человека. "Заслуженный", "свой"... Конечно, "свой", привычный, словно камень на дороге, иной и двадцать лет лежит, как будто не мешает, а убери его - и сразу станет ясно: давно бы следовало это сделать.

Из красного уголка теперь доносился беспорядочный топот ног и девичий визг. Опять, наверно, играют в эти дурацкие "ремешки". Для девчат больше страха, чем удовольствия. Но молодежи нужно двигаться, озоровать. Он, Цагеридзе, и сам готов вскочить и снова пойти туда.

Визг прекратился, вздохнула гармонь, и сразу прорезался звонкий голос Ребезовой:

Лед растает, не растает,

Но не высохнет вода.

Без начальства было плохо,

И с начальником беда.

Ах, негодяйка! Откуда только она узнала о его фантазии растопить лед в Читауте? Ладно! Пусть себе издевается, веселится на его счет. Но неужели он должен будет сегодня закончить свою докладную записку безрадостными выводами: "Отстой леса вряд ли возможен. Пробная выколка и вывозка на берег показали, что затраты по спасению почти в три раза превышают стоимость леса. Поэтому я нахожу единственно целесообразным - всех рабочих, свободных от подготовки к новому сплаву, переключить полностью на жилищное строительство".

Бухгалтер принес справку. В течение последних десяти лет ни одного года без потерь на сплаве не было. Сто двадцать две тысячи, семьдесят восемь тысяч, сто пять тысяч и так далее и так далее. Этот год рекордный, сулит, оказывается, даже не миллион, а почти два миллиона. В тресте неверно определяли ассортимент замороженного леса. Конечно, в бюджете всего народного хозяйства один или даже два миллиона - величина сравнительно небольшая, но и Читаутский рейд тоже ведь не гигант. Что будет, если все предприятия станут работать подобно Читаутскому рейду!

- Василий Петрович, вы как считаете: мороз сильнее человека?

- Глядя какого. Феньку вон не одолел. А Лопатина одолел.

- Мы пробовали выкалывать лес и вывозить его на берег. В объезд, на лошадях. А если прямо против запани обстроить берег покатными сооружениями и потом на тросах трактором выкатывать бревна?

Бухгалтер весело шлепнул толстой нижней губой.

- Пробуй. Деньги на жилстроительство есть. Отчитаться так: строен двадцатиэтажный дом, да опосля опрокинулся, завалился в реку. Графа та же: стихийное бедствие. И по времю. Как раз к ледоходу обстроим берег. Хитрей теленка: выкалывать лес не надо. Бревна сами оттают... где-нибудь в окияне.

Цагеридзе закрыл лицо руками. Вот привыкни к такому, вникни в него, как советовал Косованов. "Василий Петрович очень честный человек", - говорила Баженова. Честный-честный, но разве назовешь это честностью, когда человек лишь только не вор и не жулик, но совершенно равнодушен к тому, что у него на глазах гибнет народных богатств на два миллиона! Нет, нет, понятие честности много шире. Есть честность пассивная. Человек живет и держит себя строго в рамках закона, все делает точно, как предписано правилами, не переступает границ и норм установившейся общественной морали. И есть честность активная. Она сама для себя добровольно поднимает эти нормы и создает новые нравственные законы, суть которых - человек готов делать не только то, что он обязан сделать, он готов отдать всего себя, если это нужно, если это полезно обществу, народу. Что же, под эту категорию, что ли, подходит "честный" Василий Петрович? Цагеридзе медленно отнял руки от лица.

- Моя бабушка, - сказал он, - в молодости часто брала мотыгу и заступ и уходила копать землю под стенами старых башен. Бабушка надеялась найти клад. Ей очень хотелось стать богатой. Ах, хорошо найти мешок с золотом! Что сделали бы мы с вами, Василий Петрович, если бы нашли?

- Загадка? - спросил Василий Петрович. - Кросворт? Про самого себя? Или про другого?

- Вообще, - сказал Цагеридзе.

Бухгалтер неторопливо вытащил из кармана брюк помятую пачку "Беломора", щелкнул в донышко ногтем так, что из пачки, кувыркаясь в воздухе, вылетела одна папироска. Он поймал ее, дунул в мундштук, толчком всунул в рот и покатал на нижней губе, не закуривая.

- Загадки люблю, - сказал он. - Два кольца, два конца, посередке гвоздик.