Чёрно-белый мир - Татьяна Андреева

Пенни, видеться с дедушкой и дядей, быть рядом со мной. Ну вспомни же, мы об этом говорили, так? Так?

— Папа, я очень скучала по вам. Правда. Но мне было так легко… быть собой, — она закрыла лицо ладонями, из-за чего голос зазвучал глухо: — Я плохая, да?

Я должна была оставаться в стороне, но не могла. Я шагнула к ним, опустилась перед девочкой на колени и прижала её к себе вместе с этими ладошками, мокрыми насквозь. Под руками тряслось, на ключицу капало, а где-то в недрах наших объятий ещё и хлюпало.

— Помнишь, в Эджервилле я рассказывала о гадком утёнке?

— Угу.

— Все клевали его, потому что никогда раньше не видели маленьких лебедей и не понимали, что птенец прекрасен. То же и с тобой. Ты замечательная, просто люди не доверяют непривычному.

Она отстранилась и посмотрела исподлобья. Слёзы прекратили бег. На щеках остались солёные дорожки. Губы ещё дрожали, так, на всякий случай.

— Да?..

— Да. Ты когда-нибудь видела вблизи снежинку? Слышала, что каждая из них уникальна, и двух одинаковых нет? Ты такая же особенная и красивая. Но, знаешь, жители Фламии не любят снег. Они боятся холода. Очень. Вот почему взрослые просят тебя скрывать суть. Остальные пока не готовы её принять. Но когда-нибудь ты, как тот утёнок, расправишь крылья и полетишь над «птичьим двором» всем на зависть.

Сэм стёрла остатки влаги с ресниц, разгладила каждый бантик на новом платье, посмотрела на отца и, заручившись его улыбкой, вытянула руку вперёд.

— Господин Скотт, будьте добры моё лекарство, — с достоинством произнесла она.

На чашке были птички, и они разлетелись, когда та выпала из ослабевших пальцев. Кольдт подхватил дочь и перенёс на кровать. Глаза малышки остекленели, язык еле ворочался. Мне пришлось припасть ухом к её рту, чтобы разобрать просьбу:

— Расскажи сказку.

— Какую, милая?

— Про спящую красавицу, — успела вымолвить она, прежде чем… уснула.

Глава 15. Ночной разговор

Долго ли, коротко ли…

…сжимала ладонь Сэм, так и стоя подле неё на коленях. Вздрогнула, точно это я спала, а теперь очнулась и заметила, что в моё личное пространство вторгся мужчина.

Спиной Константин привалился к креслу, стоявшему неподалёку от кровати. Левую ногу вытянул, отчего носок его сапога почти касался моей пятки. А на правую, согнутую в колене, положил руку, вальяжно свесив кисть с красивыми длинными пальцами. Он не двигался, только вздымалась размеренно грудь, и я подивилась способности беспечно дремать в присутствии посторонних.

Словно почувствовав мой взгляд, Константин разомкнул веки. Случайные союзники у постели больного дитя, мы сверлили друг друга глазами так, как будто собирались прочесть мысли. Я думала, что слишком вымотана для робости, но, несмотря на утомление, внутри росла потребность отвести взор, встать, выйти за порог этой комнаты и этого дома, добраться до Пирополя и отыскать Николаса в одной из гостиниц, чтобы вместе с ним вернуться в Эджервилль и никогда сюда не возвращаться.

— Господин…

Ах, милый Мэнни, он не покинул нас! Кольдт забыл про меня, я — про него, и оба мы не замечали, что верный слуга терпеливо ждал у двери.

— …Не сочтите за дерзость. Я распорядился накрыть поздний ужин для вас и леди Кары. Леди с дороги, должно быть, голодна, да и вы…

— Хорошо, — перебили его на интересном.

— Я посижу с юной госпожой. Она теперь долго проспит.

Кольдт поднялся с пола, подошёл к управляющему и похлопал того по плечу.

— Спасибо, друг.

В дверях он обернулся. Был же маленький нюанс.

— Прошу следовать за мной. Леди.

По дороге в столовую меня подмывало уточнить, обязательно ли быть таким саркастичным уродом. Недаром, годами находясь в подчинении у Константина, Бальтазар сделался тревожным, как белка из «Ледникового периода». * Я даже прониклась к нему. Однако мне дорога была жизнь, и потому ничего подобного вслух я не сказала. Лишь поинтересовалась негромко, чтобы ненароком никого не разбудить:

— А что, это необходимо?

— Ужинать? — он изобразил удивление.

— Да нет же, я про…

— Тогда идём.

Я слишком устала для церемоний и неожиданно даже для себя потребовала:

— Выслушай меня.

Он развернулся ко мне в лестничном пролёте точно под портретом матери, и мой взгляд заметался вверх-вниз, играя в «Найди десять отличий».

— Пожалуйста.

— Ой, прости. Выслушай меня, пожалуйста.

— У тебя ужасный акцент, ты в курсе?

— Что? Мне говорили, что я почти…

— Обманули. Ты даже не близко. И я имел в виду, что готов слушать, а не то, что ты должна сказать волшебное слово.

Предложи кто это мне, я подписалась бы под оскорблением, которое нанесла ему в зверинце и на кладбище, дважды.

— Я лишь хотела знать, обязательно ли Сэм пить эту гадость? Неужели нет иных способов скрыть её суть? С нами она не применяла магию. Запомнила, что это важно.

Константин молчал с полминуты, должно быть, определяя, стоит ли расходовать время и силы на объяснения, или же просто велеть мне заткнуться, как тогда, у склепа. Надо отдать ему должное, он выбрал не самый лёгкий путь.

— Прятать свою природу сложно. В приграничье, где, как я понимаю, вы жили всё это время, наткнуться на фригонца ещё куда ни шло, в Пирополе и тем паче королевских чертогах — исключено. Это не было бы столь критично, если бы фламийцы могли иметь синие радужки, но подумай и ответь честно: много ты видела местных с таким цветом глаз?

— Ни одного.

— Так обязательно ли Сэм пить гадость?

Вот так. Завершил спор вопросом, с которого я начала. Слава богам, мы вошли в столовую, и не пришлось отвечать.

Свет канделябра на несколько свечей отделял краешек длинного овального стола, на котором ютился наш ужин, от остального мира, погружённого во тьму. У стены с высокими арочными окнами стояли мужчина и женщина в униформе. Они опустили головы, приветствуя господина, и лиц было не разглядеть.

— Можете идти, — приказал Константин.

Слуги склонились ещё ниже и стремительно покинули помещение.

— Тебе повезло, будешь рассказывать внукам, что однажды за ужином за тобой ухаживал сын короля.

Я опустилась на отодвинутый специально для меня стул. Константин занял место во главе стола и развернул салфетку. Может, иномирянка ничего не знает, но быстро учится. На мои колени тоже лёг белый квадрат.

— Все будут завидовать, — подыграла я, — у нас помешаны на принцах. И белых парнокопытных.

— Я не принц, — отрезал он. Ломтик холодного мяса и положил на мою тарелку. Прибавил к нему ароматную ржаную булочку, зелень, пару кусочков сыра. Подумал, подумал… И украсил натюрморт горстью