Все, что вы хотели знать о смерти - Екатерина Николаевна Островская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через несколько встреч Ласкина призналась, что ненавидит отели и вообще это лишняя трата денег.
– А я ненавижу съемные квартирки, – ответил Николай Петрович.
Услышав это, Лиза понимающе вздохнула.
После этого они не встречались больше недели, потом он заехал за ней. Лиза надела новое платье и новые туфельки. Если честно, на ней все было новое: и прическа, и духи, и помада, и белье. Николай Петрович как умный человек должен был понять намек. Лимузин вез их в клуб, а он о чем-то думал, видимо, размышлял о своих бизнес-планах, дебете-кредите, доходах и расходах. Ласкина не мешала его мыслительному процессу.
– Такого цирка, как сегодняшний тендер, я еще не видел, – наконец произнес Звягинцев и обернулся на Ласкину, словно только сейчас вспомнил о ее существовании. – Да, кстати: вчера случайно в одной компании встретил продюсера Никифорова. То есть это он давно искал этой встречи. Он попросил денег на постановку какого-то фильма, а я спросил, найдется ли в этом фильме роль для девушки с театральным образованием. – Николай Петрович сделал паузу и посмотрел на свою спутницу. – Ты еще не расхотела сниматься?
– Нет, – прошептала Лиза, – только я по диплому не театральная актриса, а совсем наоборот. Я – актриса кино и телевидения.
– Да какая разница, – отмахнулся Звягинцев, – кого это волнует. Будь ты хоть ветеринар. Короче, завтра подскочи к нему в офис, он даст тебе текст, а послезавтра – первый съемочный день.
Лиза полезла благодарить его, но он остановил ее и сказал:
– Хотел на тебя записать квартирку в новом жилом комплексе, но потом подумал: зачем тебе город? Город – это загазованный муравейник. За городом жить куда приятнее. Я сам там живу и наслаждаюсь. Всего двадцать пять километров от кольцевой, а ощущение такое, что на другой планете. Короче, неподалеку от своей резиденции подобрал тебе домик: очень удобно – направляясь домой, к тебе могу заскочить. Да и вообще.
– А как же я без машины? – удивилась Ласкина. – Ведь начнутся съемки: я же разорюсь на такси.
– Будет тебе и машина, – успокоил ее Николай Петрович, – ты сначала водить научись и на права сдай. А на первое время можно и на электричке. От твоего дома до станции пятнадцать минут пехом. А потом полчаса до метро.
Домик Лизе сразу не понравился, то есть он оказался вполне симпатичный, плохо было то, что он находился за городом. Во дворе росли кривые ивы и корявые березы, но потом Николай Петрович прислал специалистов, которые вырубили все деревья, проложили дорожки, посадили сосны и повесили на одну из них скворечник. Постепенно Лиза привыкла – и к дому, и к соснам во дворе, и к поселившимся в скворечнике наглым белкам. Привыкла и к тому, что Николай Петрович, направляясь домой, заворачивает к ней, хотя может и мимо проехать.
Ипатьева она усадила за столиком во дворе возле альпийской горки и рассказала обо всем, что с ней случилось за те годы, пока они не виделись.
Павла не очень интересовали подробности, но он терпеливо слушал, глядя на альпийскую горку, на которой, чтобы никто не перепутал, стояла табличка «Монблан», увитая синими цветочками лаванды.
Ласкина откровенно делилась подробностями своих отношений со строительным магнатом, очевидно считая себя более близким Звягинцеву человеком, чем был когда-то Павел. Да так, наверное, оно и было.
– …Я поначалу думала, что он увидел меня и влюбился, – рассказывала Лиза, – а потом решила, что нужна ему для статуса. У всех олигархов есть любовницы, ну и он решил завести. Но мы с ним почти никуда не ходили. То есть он меня никому практически не показывал. Мог и не звонить неделями. И меня просил без веских причин его не беспокоить. И вдруг я поняла… поняла всем своим существом, что он очень одинокий человек и порой ему просто надо выговориться, а не с кем. Жене было неинтересно, у дочки своя жизнь. С зятем – чего откровенничать: сегодня один зять, завтра другой. Николай Петрович ко мне потому и приезжал, чтобы душу облегчить. Ему постель вообще не нужна была. То есть постель у нас была, разумеется, но часто и без нее обходилось. Он ставил на стол коньяк и закуску выкладывал, говорил: «Ну, давай по рюмочке». И мы с ним по рюмочке часа два или три. Он говорил, я слушала. А потом он уезжал. Иногда что-то на него находило, и он приказывал: «Разденься!» Я снимала с себя все и садилась к столу, и мы с ним снова по рюмочке. Но он даже не разглядывал… Мне не противно было, потому что у меня прекрасное тело: я им горжусь, и мне даже нравится, что на меня смотрят. Он смеялся и говорил, что я нимфоманка-эксгибиционистка… А он всегда хотел чего-нибудь такого, на грани или даже за гранью дозволенного. У него со мной все было по-честному, наверное, потому, что я ему нравилась… Наверняка нравилась… Не знаю даже почему. Но он многим делился со мной… Вспоминал, как бедно жили его родители, как он хотел разбогатеть. Как познакомился с Еленой Ивановной, которая жила с родителями в сталинской четырехкомнатной квартире с видом на Неву, а он зайцем на общественном транспорте ездил, чтобы денег на пельмени или на макароны хватило. Он говорил, что ему еще повезло, что она обаятельная и привлекательная оказалась, но, даже будь она о трех ногах и без глаза, он бы все равно на ней женился. А то, что она красивая, это бонус за его терпение… Так он говорил… Но он ее не любил, как мне кажется. Он дочку свою любил… А мечтал о сыне… И когда ты появился у него… то есть не у него, а у Светы, он думал, что это ему подарок… То есть не это, а ты – подарок небес.
– Часто он приезжал к тебе?
– По-разному. Мог месяц у меня не появляться. И даже не позвонить. Да он и не звонил