Экспертиза любви - Ирина Степановская

Саша в раздражении больно откусил заусеницу возле ногтя. Ну давайте же, гистологи, шевелитесь, что ли…

— Так вот, — донесся до Саши голос Соболевского. Вообще Соболевский не часто говорит о себе. Бросит пару слов, преимущественно насмешливых, и все. И вообще, Соболевский странный человек. Вроде вот он, такой же, как все, ан нет. Он другой. И не разговаривает он не потому, что глуп. Сашу всегда не оставляет впечатление, что Соболевскому с ними скучно. Сделает свою работу, отпечатает случай и, если есть время, — читает. С утра газеты, вечером книжки. Интернет, как Саша заметил, Соболевский не любит. Это не Витька Извеков, тот вечно, если выпадает свободная минутка, сидит в Паутине или телевизор смотрит. Но все-таки Саше непонятно, чем Игорю Владимировичу так перед ними гордиться. Он, конечно, грамотный эксперт, но ведь и Витька грамотный, и он, Саша, тоже не дурак. Или не гордится Соболевский, просто скучает…

— Так вот, — начал Игорь Владимирович свой рассказ. — Как оказалось, родители этой моей выбросившейся из окна девчушки зачем-то сказали о том, что будет эксгумация, то ли ее жениху, то ли другу, то ли любовнику… в общем, молодому человеку, с которым у этой девушки были какие-то отношения. Видите ли, они сами боятся на кладбище ехать, пускай едет он.

— Сами же настаивали на эксгумации, — вырвалось у Саши.

— Да так часто бывает. Ходят, требуют, а как до дела, так сольются, — заметил Извеков.

— И какие же у этого молодого человека были необыкновенные отношения с этой девушкой? — ухмыльнулся Хачек.

— Я не вдавался в подробности, — сухо заметил Соболевский. — Хотя когда на этого молодого человека посмотрел, подумал, что он тоже либо наркоман, либо пьяница — в общем, странный тип. Ну приехали мы на кладбище, нашли могилу. Этот парень уже был там. Показал нам доверенность от родителей, что имеет право представлять их интересы. Могилу вскрыли. Я труп освидетельствовал. Его погрузили на перевозку, и машина с телом первая поехала с кладбища. Но только в Бюро мы не сразу приехали. Этот парень сел рядом с водителем, и, когда машина скрылась от нас за поворотом, он водилу чем-то тяжелым ударил и из машины выкинул. И сам пересел за руль. Только мы его и видели. Во всяком случае, когда наши доблестные полицейские очухались и поняли, что этот придурок увез труп и угнал машину, они…

— Объявили план «Перехват»! — высказался Витька.

— Нет, они банально устроили погоню. Чуть не передавили массу прохожих. В результате этот придурок укатил за город по Западному шоссе и остановился только тогда, когда у него кончился бензин.

— Хорошо, что полицаи не залили перед поездкой полный бак, — констатировал Хачек.

— А мне интересно, что этот парень собирался делать с телом? — спросил Саша.

— Это вопрос не ко мне, — пожал плечами Игорь Владимирович. — Но вероятно, это узнают во время следствия. Теперь на этого придурка дело заведут. Не так же просто эксгумированные трупы из-под носа у следователя увозить. Водителя избил, машину угнал, я как дурак с ними мотался по всему городу… Сядет теперь года на четыре.

— Но зачем-то он все-таки машину угнал? — опять спросил Саша.

— Да хрен его поймет, если он обколотый или обкуренный, — потушил бычок в Витькиной пепельнице Хачмамедов.

— Мне кажется, все-таки не просто так он это сделал, — заметил Саша. Как все-таки глупо люди относятся к жизни! Вот теперь этот парень, что украл труп, сядет. А мог бы нормально жить. Зачем он поехал на эту эксгумацию, ведь то, что он хотел увидеть или не дать увидеть другим, все равно уже перестало быть той, кого он, хотелось бы надеяться, все-таки любил. Как глупо все получилось. Если же этот парень хотел что-то спрятать от следствия, то явно опоздал. Соболевский уже давно исследовал все, что надо, и эта эксгумация была лишь формальностью, ответом на жалобу. Саша подумал о себе. Ну а он сам… Сидит здесь и ковыряется в этих ранах. Зачем? Он что, хочет засадить кого-то на срок? Или ему есть разница, кто именно убийца? Он все равно не знает ни того, кто пострадал, ни того, кто убил. А тогда почему же ему нравится эта работа? Со всей ее вонью, трупами, со всей внешней грубостью обстановки? И вдруг он подумал, что интуитивно подобрал правильное словцо. Внешняя грубость. Именно так, грубость их работы чисто внешняя. А по сути его профессия — тонкая, интеллектуальная, требует очень многих знаний. И в принципе, он работает не для того, чтобы кого-то засадить. Засадить — это не по его части. Его дело — помочь установить истину. Истину в рамках судебно-медицинского исследования. Кого, как, чем, сколько раз и самое главное — тяжесть причиненных повреждений. Можно поставить синяк, а можно пырнуть в сердце. Можно это сделать случайно, а можно обдумывать свое действие многие дни. Но в этом пусть разбираются те, кто должен, — полиция, прокуратура, суд. Судебная медицина существует как бы для них и в то же время отдельно. И как бы кому ни казалось, что все это просто — кого, как, сколько раз и чем, — вот в этом-то и есть самая главная сложность. И что самое главное, ему, Саше, интересно это все исследовать. И вот этот интерес, он перекрывает все — и грязь, и вонь, и фобии, и плохое настроение, и отрицательные эмоции…

— Так когда бензин кончился и машина остановилась — этот парень на месте, что ли, остался? — все выспрашивал Хачмамедов.

— Нет, он в поле побежал.

— И кто ж его догнал? — прищурился Хачек. — Уж не ты ли?

— Я из машины не выходил. — Соболевскому не нравилось, когда Хачек обращался к нему на «ты», но он не связывался с начальником. — Следователь догнал. Кажется, попинал немного. Но я бы сказал — за дело.

— Ну вот, еще и отмутузили, — повторил Саша. На него временами находило такое «наблюдательное жизнь» настроение.

— А знаете, — Соболевский улыбнулся всем, — это в самом деле забавно. Представьте, вот мы там топчемся, на этом кладбище, как кони. Кстати, на могиле памятник поставили не хилый, пришлось его разобрать. Достаточно жарко, пыльно и противно. Потом у нас крадут труп, я остаюсь без обеда, потом мутузят этого придурка, труп возвращают… какая-то цепь глупых, никому не нужных действий. На что мы тратим жизнь? — Он грустно улыбнулся. — Между прочим, меня при эксгумациях всегда преследует странная мысль — сейчас копнем, а там откроется какое-нибудь древнее захоронение. Какой-нибудь столетней давности могильник животных, погибших от ящура, что в наших краях не редкость. Или сибирской язвы. Проходит инкубационный период — вся наша группа покрывается бубонами и помирает в страшных мучениях.

Все в комнате замолчали при этих словах Соболевского. Как ни абсурдна была идея, каждый стал примеривать на себя такую гипотетическую возможность. Наконец Хачек захохотал:

— Ну ты даешь…

— Конечно, я понимаю, что это мои фантазии, — развел руками Игорь Владимирович, — и, конечно, места для захоронений отводятся не просто так. Я надеюсь, что кто-то изучает, где можно делать кладбища, а где нельзя, но вот у меня такой пунктик. Фобия.

— А у меня часто появляется мысль, что в меня из-за какого-нибудь пня стрельнут, — вдруг сказал Извеков. — Один раз и на самом деле стрельнули, и — теперь все. Не могу ездить на эксгумации. Даже на дежурстве, как поеду труп осматривать, все — каждый раз мысленно с жизнью прощаюсь.