Одержимый - Наталья Семенова

со мной, вынуждает меня чувствовать себя особенным. Глупость несусветная, да. Но приятная.

Я серьёзно киваю и иду вслед за ней, чтобы сесть за стол. Есть и другие важные моменты, которые нам стоит сейчас обсудить.

Пока Сабрина вымачивает ватный тампон в перекиси, я откланяюсь на спинку стула и настоятельно прошу:

— Сабрина, если эти двое вновь объявятся, а меня не будет рядом… Просто назови им моё имя, ладно?

— Нет.

Нет?

Меня поражает то, с какими упрямством и простотой она произнесла это короткое слово. Я подбираюсь и пытаюсь поймать её взгляд:

— Не глупи, ведьма, слышишь? Ты не должна пострадать из-за меня.

— Я и не пострадаю, — дергает она плечами. Подтягивает к себе по столу мою руку и аккуратно прижимает тампон к сбитой коже. Я морщусь от неприятных ощущений, а Сабрина продолжает: — Потому что с этого дня буду носить в кармане газовый баллончик.

Как у неё всё, однако, просто.

— Сабрина, в следующий раз их может оказаться больше двух человек.

— И что? — наконец, смотрит она мне в глаза. Во взгляде сквозит злость. — Предлагаешь подставить тебя? И как я потом буду с этим жить?

— Брось, что они мне сделают? — отшучиваюсь я.

— Ты не бессмертный, Гилл, а они не остановятся на одном ударе. Я знаю — чувствовала это в настрое того урода.

Я чешу бровь пальцем свободной руки, сдерживая поднимающуюся по пищеводу злость. На ситуацию, на козла, который точит на меня зуб, на себя и, разумеется, на Сабрину.

Отнимаю руку и подаюсь ближе к упрямой девчонке:

— Ты просто назовёшь им моё имя, услышала меня?

Сабрина теряется от холода, прозвучавшего в моём голосе, но за одно мгновение берёт себя в руки и огрызается:

— Не глухая.

Она отворачивается и скрещивает на груди руки, а я киваю и пододвигаю к себе её кружку с кофе. Делаю глоток и тут же морщусь от слишком приторного вкуса. Она туда, что ли, целый мешок сахара высыпала?

Возвращаю кружку и перехожу к другой теме. Ещё более неприятной для неё.

— О поисках той мрази.

— Гилл…

— Нет, послушай, Сабрина, — прошу я и поднимаюсь со стула, чтобы присесть на корточки возле неё и обхватить бёдра руками. — Я уже предпринял некоторые меры, которые должны помочь с поиском. Необходимо время, но в конце концов, мы узнаем, кто был тем ублюдком… Я лишь прошу тебя довериться мне. Ты не должна проходить через это одна, слышишь? Позволь мне быть рядом.

Сабрина поворачивает ко мне лицо, долго вглядывается в мои глаза, а затем выдыхает:

— Тебе пора, Гилл.

— Сабрина…

— Тренировка вот-вот закончится, скоро домой вернётся отец — тебе правда пора.

— Ты вполне успеваешь ответить на мою просьбу.

— Хорошо, — кивает она. Поджимает губы и отворачивается в сторону: — Я по-прежнему не хочу, чтобы ты вмешивался. После того, что произошло сегодня в студгородке, тем более.

— Хочешь сказать, что эта мразь не заслуживает наказания? — глухо рычу я.

— Хочу сказать, что ты слишком импульсивен для решения таких задач. Сначала научись контролировать свои эмоции.

— Да ты шутишь, — усмехаюсь я, выпрямляясь. — Этого ублюдка убить мало!

— Пусть так, но тем, кто его убьёт, точно не будешь ты!

Я всматриваюсь в синие глаза, метающие молнии, замечаю, как раскраснелось от злости её упрямое лицо, как часто вздымается грудь под свободной футболкой.

Наивно полагает, что она что-то решает в этом вопросе. Глупая ведьма.

— Это мы ещё посмотрим, — насмешливо бросаю я.

Подхватываю куртку и иду вон.

* * *

Пока я еду домой, более или менее успокаиваюсь, но в холле многоэтажки меня ждёт новое расстройство — Фиона Лец.

Замечаю макушку девчонки в одном из кресел и иду к ней. Падаю в кресло напротив, но тут же подбираюсь, потому что правая сторона лица Лец выглядит сплошным синяком.

Сегодня день такой? Праздник кулака или что?

— Я думала ты на тренировке, — флегматично замечает Лец. — Или я не заметила, как быстро пролетело время?

Зрачки стеклянные, речь медленная, а движения вялые. Всё ясно.

— Ты под кайфом.

— Разумеется, под ним. Как бы я ещё смогла терпеть эту боль?

— Кто это сделал?

— В моей жизни мало, что изменилось, Гилл, — усмехается она. — Всё те же, по тому же месту.

— Твой отец ещё жив?

— Эта падла и меня переживёт.

— А что мать, сестра? Они по-прежнему всё терпят?

— О, так мило, что ты, наконец, о них спросил, — с сарказмом растягиваются губы. — Марта, слава Богу, в этом году укатила в колледж, в другой штат, подальше от этого ублюдка. А мать… Мать сдохла ещё год назад.

— Проклятье. Сочувствую, Фиона.

— Засунь его себе в задницу, мудак, — огрызается она. — Она была слабой. Трусихой. Пусть теперь и горит в аду. Вроде как, только туда попадают самоубийцы.

Я тру подбородок ладонью, потому что не представляю, что сказать. Ситуация дерьмовая. И жизнь у неё дерьмовая. И мне не даёт покоя мысль, что мы с отцом приложили к этому руку.

— Почему ты не свалишь от него, Лец?

— Куда? На помойку? — отталкивается она от спинки, но тут же падает обратно, отворачиваясь в сторону: — Впрочем, туда мне и придётся идти. Сегодня он выкинул меня на улицу вместе с вещами.

Я непечатно ругаюсь, только сейчас заметив баул с вещами у её ног. Цель её визита перестала быть тайной. Но как же меня это раздражает!

— Я не пущу тебя к себе, Лец, прости.

— Пару дней, Гилл, — вновь подаётся она ко мне. — Отойду от побоев и что-нибудь придумаю, обещаю. И, пожалуйста, не забывай, что ты мне должен.

— И, похоже, никогда не расплачусь.

Я снова чертыхаюсь, а Лец поднимается на ноги и начинает заваливаться на меня. Успеваю подняться и закинуть её руку себе за шею. Подхватываю сумку.

— Ты же помнишь, что я умею быть благодарной, мой сладкий?

— Засунь её себе в задницу, — усмехаюсь я.

А перед глазами мгновенно встаёт та, благодарность которой я принимал бы снова и снова. Очень много, мать его, раз. Вот только что-то мне подсказывает, — и из-за этого в груди неприятно свербит, — что сегодняшняя акция была разовой.

Я подвожу Лец к дверям лифта, захожу с ней в зеркальную кабину и, немного покопавшись, прикладываю к сканеру ключ-карту. Через несколько минут мы заходим в мою квартиру.

И здесь меня ожидает ещё один, проклятье, сюрприз.

Хейг слышит наши шаги и разворачивается от окна к нам. Натянутая улыбка меркнет, когда он видит ту, что на мне виснет. Идёт в нашу сторону:

— Лец?

— Боже мой, милашка-Логан! — реагирует та настолько