Свет дня - Грэм Свифт

Уличные фонари изменили цвет — был красноватый, стал янтарный.

В пять пятнадцать (я всегда точно записываю) дверь дома открылась и появился Боб Нэш. Он нес два чемодана, один большой, другой поменьше, и вид у него был сосредоточенный. Вид человека, исполняющего какое-то опасное задание, — можно подумать, в чемоданах лежала взрывчатка. Мне вспомнился рассказ Сары о том, как он носил в дом коробки, а Кристина сидела на кухне и силилась не разреветься.

Он был в костюме, но без галстука. На лоб упала темная прядь, которую он не мог отвести — обе руки были заняты. Чемоданы выглядели новыми. Он захлопнул за собой дверь и понес их к машине. Откуда я смотрел, не видно было, есть ли там уже какой-нибудь багаж (его собственный). Он запер багажник и двинулся обратно. На крыльце приостановился и глубоко вздохнул — но он же тащил чемоданы. Открыл дверь ключом и закрыл за собой.

Прошло минут пять — может, чуть больше.

Оглядываешь все, запоминаешь. Мысленно в последний раз фотографируешь. Родные стены — и в то же время не родные.

Свет наверху погас. Потом оба вышли. Он уже при галстуке. А она — можно подумать, предстояла ответственная встреча и надо было произвести впечатление, выступить в какой-то роли — была в строгом элегантном темном костюме. Под ним — светлая блузка с круглым вырезом.

Я видел ее первый раз, если не считать той фотографии. Совсем другая женщина, ничего общего. Полное превращение.

Первый мой взгляд. Мне достался только краткий промежуток, когда на них падал свет из открытой двери, и лица ее я не мог хорошо рассмотреть. Я ждал чего-то ошеломительного, потрясающего — того, что сразу бы все объяснило.

Но разве я не знал уже, что не угадаешь, как оно в тебя войдет?

С плеч свободно свисает темно-красный шарф. Блестящие черные волосы. Что-то иностранное, да. И насыщенное, интенсивное. Первое, что приходит на ум, — итальянка.

У обоих пальто через руку: до машины несколько шагов. У нее компактная сумка ящичком, какие разрешают брать в салон, и маленькая сумочка на плече.

Дверь за ними закрылась. Никакой значимой паузы.

Пара образованных, целеустремленных людей — пара в том или ином смысле. Впереди какие-то дела, время распланировано. Может быть, муж и жена, может быть, нет, может быть, связаны только профессионально. Два человека, отправляющиеся в деловую поездку с целями то ли совершенно законными, то ли совершенно незаконными, то ли смешанными.

Попробуй пойми.

Спустились с крыльца. Из двоих она выглядела уверенней, двигалась быстрей. Бывают такие отношения между мужчиной и женщиной, в которых он — своего рода якорь, а она физически лидирует.

Костюм, думаю, купил ей он. Прощальный подарок? Она закрыла подбородок шарфом — что-то вроде маски. Режущие, энергичные шаги знающей, что почем, женщины. Беженка?

Он открыл перед ней дверь машины, взял у нее пальто и сумку, положил на заднее сиденье. Быстрый перемах ее ног в кабину — и она пропала из виду. Ноги что надо. Через четыре часа он будет лежать мертвый, а она и знать не будет. Он обошел машину и, прежде чем сесть за руль, странно, коротко крутанул головой: посмотрел вверх, вокруг и назад.

Первый час. Хватит. Встаю со скамейки. Я ждал достаточно. Вполне достаточно, чтобы уважить, чтобы не скомкать. Вполне достаточно, чтобы получить все депеши из мира мертвых, какие могут прийти.

Нет, сердце мое, ничего. (Я не стану ей лгать.) Мертвые ничего не говорят. Они не умеют прощать.

На этой скамейке только одно имя: «Джон Уинтерс. 1911–1989». Но она из добротного, долговечного тика.

Моя жизнь снова составляется, берет свое.

Иду к машине. Теперь, когда я на ногах, чувствую легкую дрожь. В ноябре не рассиживайся. Джон Уинтерс. День по-прежнему ярче яркого, небо просто полыхает голубизной, но уже сейчас, чуть после полудня, есть ощущение спешки и скоротечности, какое бывает в ноябре даже в ясную и безветренную погоду. Уже выдыхается, уже идет на убыль.

Марш спросил: «С миссис Нэш? Это с ней произошло что-то нехорошее?»

Она была дальше по коридору. Ничто теперь не останется для нее прежним.

Он смотрел на меня, вчитывался в мое лицо.

«Разве не наоборот? По-моему, с ней произошло что-то хорошее. Муж вернулся, девушка уехала. Все как она хотела».

«Да».

«И что же?»

«Это не мое дело».

«Не ваше? — Он смотрел на меня. — Я мог бы сказать, что и не мое тоже. Когда миссис Нэш пришла вас нанимать, не показалось ли вам, что она хочет отомстить?»

«Нет. Точно нет. Она хотела вернуть мужа».

«Вы уверены?»

«У меня было много клиенток, которые хотели отомстить. Понятно бывает».

Иной раз едва она переступит порог.

«И все-таки это объяснение. Суд его примет. Почему именно сейчас? Потому что все время имела это в виду. Ждала, пока он вернется, пока вообразит, что теперь можно начать с чистого листа…»

«Она приготовила ему ужин. Его любимое блюдо. Накрыла стол. Вы же видели…»

«Вот-вот. Мщение. Театральный элемент. Люди вытворяют и более странные вещи. А вам не кажется, что она не в своем уме?»

Он сам не верил тому, что говорил, — мне это ясно было. Турусы на колесах. Он проверял меня, испытывал.

«Суд не будет разбираться», — сказал я.

«Может, и не будет. Как повернется. А откуда вы знаете, какое у него любимое блюдо? Она вам сказала?»

Он смотрел на меня.

«Вы же видели ее, — сказал я. — Не так она выглядела, как если бы замышляла убийство. Не так, как если бы спланировала все заранее».

(Выглядела она — хоть и повторяла раз за разом: «Я это сделала, сделала» — так, словно совершенно не понимала, что сделала.)

Он смотрел на меня. Выдержал паузу.

Мог бы сказать: не так, как если бы она спланировала все заранее.

Твое последнее дело. Как ты его ведешь? Пускаешься во все тяжкие, гонишься неизвестно за какими химерами, нарушаешь все правила?

Если бы можно было подогнать самооговор к фактам, я, может быть, сказал бы сейчас: так, ладно, я это спланировал. Сговорился с миссис Нэш насчет убийства ее мужа. Подбил ее на это. Поехал за ним в аэропорт, сообщил ей по телефону, что и как. Потом для верности следовал за ним всю обратную дорогу…

Фальшивые показания (подлинные лежали на столе и ждали моей подписи): я это сделал, я.

Турусы на колесах. Но люди порой вытворяют невероятные вещи. Приходят в полицию (в каждом участке помнят такие истории) и признаются в преступлениях, которых не совершали.