Концепции власти в средневековой Руси XIV-XVI вв. - Василий Телицын

тенденции проявились в годы пребывания во главе русской церкви митрополита Киприана, власть которого распространялась в том числе на литовские епархии. Вместе с тем правящие круги и образованная элита Московского княжества, также, судя по всему, были заинтересованы в сохранении своей генетической связи с Киевским государством. В данном случае показательны свидетельства одного из памятников Куликовского цикла, а именно «Задонщины», которая в старшем списке начинается с упоминания об Афете, от которого «родися Русь преславная», призыва подняться «на горы Киевьскыя», а также содержит список «русских князей», которым пел славу киевский певец Боян[424]. В памятнике также говорится, что московские князья Дмитрий Иванович и Владимир Андреевич вступили в поход «помянувши прадеда Володимера Киевъскаго, царя русскаго», что согласуется с представлениями московских книжников о преемственности власти. Пример «Задонщины» является тем более показательным, что данный памятник стоит на грани между «ученой литературой и фольклором»[425] и может в определенной мере отражать представления более широкого слоя населения. Преемственность московских князей правителям эпохи Древнерусского государства, как было отмечено ранее, во многом служила целям легитимации их собственной власти, однако вместе с тем поддерживала представления о единстве Руси. В «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича» подчеркивается родство московского князя с Владимиром Киевским: «…отрасль благоплодна и цвет прекрасный царя Володимера, новаго Костянтина, крестившаго землю Рускую, сродник же бысть новою чюдотворцю Бориса и Глеба»[426].

В то же время именно «Слово о житии и преставлении…» позволяет сделать предположение о возможном развитии представлений о «Русской земле» и власти московских князей применительно к московской идеологии первой половины XV в. «Похваляет… Володимера Киевьская с окрестными грады, тебе же, князь великии Дмитрии, вся Руская земля»[427], – пишет московский книжник, судя по всему, подразумевая под «Русской землей» не территорию великого княжения Владимирского, а всю Русь, т. е. земли восточных славян. В подтверждение использования данного термина в широком значении могут также служить многочисленные упоминания Дмитрия Ивановича в качестве «господина» или «царя» «всеи земли Руской», а самой «Руской земли» – его «отчиной»[428]. Таким образом, «Слово о житии и преставлении…» является первым из произведений, которое позволяет предположить, что наравне с распространенными в Северо-Восточной и Северо-Западной Руси представлениями о «Русской земле» как территории тождественной великому княжению Владимирскому в московской общественно-политической мысли присутствует иная тенденция, а именно использование термина «Русь» или «Русская земля» в широком смысле. При этом, принципиальное отличие от предшествующих периодов состоит в том, что укоренившееся к первой половине XV в. представление о великом княжении Владимирском («Русской земле» в узком смысле) как вотчине московских князей определенным образом модернизируется. При сохранении значения термина «Русская земля» в узком смысле, появляется его использование в широком, и, соответственно, «отчинные» права московских князей постепенно распространяются на все русские земли, бывшие некогда частью Древнерусского государства, в котором ранее правили киевские князья.

Действительно, в период правления сына Дмитрия Ивановича князя Василия I к Москве оказывается присоединено Нижегородское княжество, являвшееся составной частью одного из сильнейших во второй половине XIV в. Суздальско-Нижегородского княжества, правители которого, наравне с московскими и тверскими, носили титул «великих князей», указывающий на их высокий статус в иерархии княжений Северо-Восточной Руси. Василий I мог претендовать на Нижний Новгород, так как, во-первых, приходился внуком суздальско-нижегородскому князю Дмитрию Константиновичу, а во-вторых, по праву великого князя Владимирского, поскольку Нижегородское княжество до 1341 г. входило в состав великого княжения Владимирского[429]. Однако, несмотря на это, Нижним Новгородом в конце XIV в. владели прямые потомки Дмитрия Константиновича – его сыновья Василий и Симеон. Таким образом, присоединение Нижнего Новгорода произошло при жизни князей, имевших наследственное право на этот стол, что с правовой точки зрения являлось недопустимым. В этой связи показательны отражения этих событий московскими и тверскими книжниками, что позволяет сделать вывод об идеологическом обосновании московской политики.

В данном случае мы можем видеть совершенно определенное негативное отношение тверского книжника к московской экспансии XIV–XV вв., которая происходила при содействии Орды, что являлось, с точки зрения летописца, отягчающим обстоятельством: «и поиде (князь Василий I. – В.Т.) в Орду къ царю къ Токтамышу и нача просити Новагорода Нижняго, княжениа князя великаго Борисова на кровопролитие, на погибель христианьскую. Безбожныи же Татарове взяша сребро многое и дары великии, и взя Нижнии Новъградъ златомъ и сребромъ, а не правдою[430] (выделено мной. – В.Т.)».

Характерно, что официальные московские летописи преподносят указанные события в совершенно ином свете: «великыи князь Василеи Дмитриееевич, многу честь от царя приемъ и дары, еще же передасть ему к великому княженью и Новъгород Нижнии и Городецъ со всем что ни есть во власти их, тако же Мещеру и Торусу. Толику же честь приятъ от царя, яко же ни единъ от прежних великых князеи не приятъ тако ни у которого царя»[431]. Здесь, как и в рассказе о получении великого княжения Дмитрием Ивановичем, Василий I возвеличивается московским книжником как князь, принявший наибольшую честь от ордынского хана. При этом в Московской летописи, в отличие от Тверской, события поданы таким образом, что возникает ощущение, что Нижегородское княжение было передано Василию I по инициативе Тохтамыша, а вовсе не по его просьбе, которая сопровождалась щедрыми денежными подарками.

В то же время мы не находим идеологического обоснования присоединения Нижнего Новгорода, которое бы каким-либо образом перекликалось с идеями единства Руси или наследственных прав московских князей на эти земли. Однако намек на это содержится в другом источнике, а именно в послании к Василию I игумена Кирилла Белозерского: «Да слышелъ есми, господине Князь Великий, что смущение велико межу тобою и сродники твоими Князми Суждальскими. Ты, господине, свою правду сказываешь, а они свою; а в томъ, господине, межи васъ крестьяномъ кровопролитие велико чинится»[432]. Игумен Кирилл признает, в отличие от тверского книжника, «свою правду» великого князя, предлагая своеобразный компромисс: «Ино, господине, посмотри того истинно, въ чемъ будетъ ихъ правда предъ тобою, и ты, господине, своимъ смирениемъ поступи на себе: а въ чемъ будетъ твоя правда предъ ними, и ты, господине, за себе стой по правде»[433]. Таким образом, игумен Кирилл Белозерский признает наличие у Василия I собственной «правды», которую необходимо отстаивать, и, вероятно, сочувствуя делу объединения русских земель, не обличает Василия I за присоединение Нижнего Новгорода.

Первая четверть XV в. – время, когда представления о ведущей роли Москвы в деле объединения Руси и связанные с ними идеи наследования прошлым центрам Руси – Киеву и Владимиру становятся преобладающими в среде образованной среде Московского княжества. Именно в первой четверти XV в. начинают создаваться публицистические произведения,