Каждый Наследник желает знать… - Светлана Багдерина

– Братцы, кончай языками трепать! – зачинщик смуты, вооруженный чугунной табуреткой, гневно засопел и подался вперед, словно переходя в атаку.[46]– Бей пришлых всем миром! Али труса празднует артель Седьмой Красногорской?! Он вам железяку ржавую показал, а вы и штаны обмочили?!

Толпа возмущенно всколыхнулась, качнулась, круг сжался. В свете пробивающихся в окна усталых лучей заходящего солнца блеснули разномастные ножи…

Звучный уверенный голос прозвучал откуда-то слева и из глубины просторного зала неожиданно, и от этого показался вдвойне громким:

– Что я вижу? Что я слышу? В славном Атланик-сити остались люди, которые не знают про то, что случилось сегодня в Арене?!

Рваный перебор струн, несущий в ошеломленную тишину отзвуки неведомой еще битвы, заставил шахтеров забыть на мгновение о неминуемой драке и повернуть головы.

На первом столе за их спинами в полный рост стоял невысокий плотный человек с лютней наперевес. Светлые спутанные волосы закрывали его лицо, ловкие пальцы метались по грифу и струнам над декой, вызывая к жизни то грохот камнепада, то лязг стали о сталь, то безумные крики, завораживая, гипнотизируя, заставляя слушать – и всеми фибрами взбудораженной души желать еще и еще…

Бурная мелодия, чуть-чуть не достигнув апогея, вдруг оборвалась, незнакомец рывком головы откинул нечесаные пряди набок и продолжил, словно не прекращал говорить ни на секунду:

– Быть выброшенным в окно тем, кто почти голыми руками разорвал на части самого огромного стального голема мастера Олеандра – это честь, о которой вы станете рассказывать своим внукам, ибо случиться с вами в жизни ничего более замечательного и выдающегося просто уже не может!

– Чего?.. – разрывая изумленное молчание, выдохнул лысый рудокоп с бородой деда Мороза.

– Голема?!..

– Разорвал?!..

– В Арене?!..

– Этот?!..

– Ну это ты свистишь!..

– Да они нас всех одним пинком отсюда бы выкинули!..

– А он один!..

– Ха!..

– Не может быть!..

– Слушайте, слушайте, слушайте, добрые жители Атланик-сити, и не говорите потом, что не слышали!.. – игнорируя насмешки и недоверие, певец горделиво вскинул голову, вдохнул, закрыл глаза, и пальцы вновь ударили по струнам, исторгая из сосновой утробы инструмента, предназначенного для воспевания прелестей и капризов возлюбленных, звуки недавней битвы…

Над омраченным Атланградом

Дышал июнь вечерним хладом.

В шатер гранитный, расписной

Любители увеселений

Стекались шумною толпой,

Чтоб посмотреть на бой големий.

Бойцы сражались как попало,

Обыкновенный мордобой.

И ничего не предвещало

В тот день развязки роковой.

Должны в финальной паре биться

Два поединщика; один

Железный истукан-убийца,

Другой – гранитный исполин.

Но почему они не бьются?

Откуда эта канитель?

Глаза, огромные, как блюдца,

И вдруг нашли! Гранитный дурень,

Как будто коноплей обкурен,

К Ивану кинулся; второй же,

Железный монстр с дебильной рожей,

Немедля бросился туда,

Где Агафон Великолепный

Маг знаменитый белосветный

На скромном камне восседал…

Музыка и стихи, переплетаясь и дополняя друг друга, полились на головы и в уши внимающих недоверчиво, но жадно, недавних драчунов. И с каждой строфой неверие из глаз их улетучивалось, а рты раскрывались всё шире и чаще – то чтобы охнуть в изумлении, то хохотнуть над особо удачной строкой, то ухнуть, сочувствуя героям…

…Вмиг зрители, перепугавшись,

Из цирка кинулись гурьбой,

По мелким щелям рассосавшись.

И грянул бой, атланский бой!

Иван и Олаф бились смело,

Мечом и топором круша,

И от големов пыль летела,

В лапшу гранитную кроша

Сиденья, крышу, пол и стены

Увеселительной арены…

Да, много пыли было сбито

С големьих наглых козьих морд!..

Против железа и гранита

Бессилен меч, негож топор…

Кириан, оказавшийся в присутствии таких благодарных слушателей в первый раз за много дней, если не недель, купался во внимании и восторге. Перед протрезвевшим мысленным взором неизбалованной аудитории безвестный верзила в волчьей безрукавке медленно превращался в исполина, былинного героя, полубога, сошедшего со своего персонального облака исключительно с целью облагодетельствовать забубенные шахтерские головушки, благословляющей дланью своротив пару челюстей.

…А вы, трусливые уроды,

Големов хилых кукловоды,

Напрасно будете рыдать,

Прощенья от Ивана ждать.

Вам Олафу придется сдаться,

А он уж точно вас простит,

И топором номер двенадцать

В последний путь благословит!..

– А й…а… говорю… ш-што лютня… м-могучее…. м-могутнее… м-могучнее… м-меча…

– А й…а… говорю… пей…

– А й…а… говорю… й…а говорю…

Главный королевский лекарь звучно икнул, с грохотом опустил пустую кружку на стол и тупо уставился на нее.

Он только что что-то хотел сказать?..

Или нет?..

Или не он?..

Или не сказать?..

Нет, им же надо было куда-то идти… вроде…

Кого-то искать…

Зачем-то…

Фикус снова икнул, выдыхая сивушное облако, поморщился, и медленно поворачивая голову – глаза отчего-то в ней глядели теперь только вперед, будто приклеенные – обвел неподвижным взглядом сотоварищей.

Или собутыльников?

Или лучших друзей?..

Или… где-то я уже их до этого видел?..

– Крокус… Фокус… Покус… как там тебя… – бережно, но твердо легла на плечо медика немытая мозолистая лапа. – Ты эта… и в-вправду там… был?

Вопроса знахарь не понял, но интуитивно почувствовал правильный ответ, и кивнул.

– И так всё и эта… б-было? Там? – не унимался интервьюер. – К-как мужики… г-говорят?

Фикус не знал, как говорят мужики, и кто эти мужики были, и кому и что они сумели наговорить, когда и думать тут получается не лучше, чем танцевать на ушах, но снова, точно выписывая подбородком замысловатую фигуру, мотнул головой.

Мозги в ней как-то странно закачались и куда-то поплыли.