Теория и практика расставаний - Григорий Каковкин

Татьяна, засыпая, не предполагала, что познакомилась этой ночью со своим будущим. Она не знала, что этот человек определит многое в ее дальнейшей жизни, не знала, что совсем скоро никакой длительной заграничной командировки ей не понадобится, что «квартирный вопрос» и вообще все вопросы благополучия, которые тогда ее особенно волновали, растают или развалятся, как растает или развалится страна, со всеми своими писаными и неписаными законами. Она, засыпая, слышала, как ровно и медленно ползет по реке теплоход «Лев Толстой» и как на каком-то дальнем судне ревун РВП-220 исполняет свою изумительную ходовую песню. Этот звук хорош и для капитана на мостике, и для нее, наконец-то согревшейся под тонким казенным одеялом в своей каюте; и для людей, одиноко и неодиноко живущих по берегам, в маленьких поселках и деревнях; и для рыбаков, выходящих засветло на лодках; в общем, и для тех, кто рядом, и для тех, кто далеко или посередине, он приятен для всех, как любовь, делающая из солнца – Солнце, из луны – Луну, из звезды – Звезду, и так до бесконечности.

Все оставшиеся дни в круизе они провели вместе, но это была только дружба. Никаких поцелуев, признаний, просто смотрели в одну сторону: экскурсии, завтраки-обеды-ужины, созерцание восходов, закатов, шлюзование и причаливание – все. Татьяна готова была расстаться с Федором в Москве, прямо на Речном вокзале, и больше не встретиться никогда. Потом, уже замужем за ним, она удивлялась своей слепоте и сказала ему, смеясь: «Не видела в тебе мужчину, мне казалось, что ты ветеран, участник войны 1812 года!» Он оказался старше ее всего на одиннадцать лет и два месяца, но любовь тогда, в самом начале, и хоть какие-нибудь отношения казались ей невозможным делом, хотя сама знала сотни примеров еще большей разницы в возрасте. Федор был деликатен, обходителен, спокоен, и она никак не могла догадаться о его быстро вспыхнувших серьезных чувствах. Только уже в Москве, когда он позвонил, сводил в театр, потом на концерт, она прочла его неровное дыхание. Догадалась. А он скрывать перестал – признался, коряво, путано, но красиво.

Бывает так, что какая-то глупость, случайность, набор пустых слов поворачивает мужчину так, что обычная, в чем-то даже беспутная женщина, даже, может, не красивая, глуповатая, становится богиней, царицей, единственной и «на всю жизнь». И кажется, подойти к этому возведенному на пьедестал объекту решительно невозможно, захватывает дух, страх парализует, самые искренние слова, обращенные к ней, кажутся или оскорбительными, или пошлыми, или бестолковыми. Иной «мачо» посмотрит и решит про себя – «нормальная баба». Шепнет на ухо, не церемонясь: «Красавица, пошли…», и царица сойдет с пьедестала и послушно пойдет, семеня ножками в предвкушении. Но фундамент счастливого брака закладывается банально. По старинке первые кирпичи – неровное дыхание, ощущение приза, неостановимый восторг, торжество обладания и так далее, из такого на первый взгляд непрочного, но очень долговечного материала; зато, когда рушится или кособочится верхняя постройка, правильный фундамент выдерживает и позволяет исправлять ошибки более позднего строительства.

Федор Ульянов чувствовал правильность происходящего с ним – он шел прямо, как по проспекту, к тому, чего хотел. Да и Татьяна читала с листа одно: это будет то, что нужно любой женщине: спокойный, надежный брак. Отказываться от такого предложения она не стала и в первые годы их совместной жизни каждый день получала один ответ из всех возможных: я правильно сделала, звезды выстроились тогда в удачный ряд.

Свадьбу хотели справить пышную, в ресторане. Ей – белое платье до пола и фату, ему – строгий костюм. Но в эпоху дефицита и блата воплотить красоту, как мечтали в первый опьяняющий день после подачи заявления в ЗАГС, не получилось, да и жажда справить будто исчезала – стали жить вместе в комнате в огромной коммунальной квартире на Чистых прудах. В конце концов после споров, где Таня всегда занимала позицию: «поскромнее», «не стоит так тратиться», отметили в столовой заводского клуба. Ульянов договорился. Главному инженеру пошли навстречу и за ящик водки отдали под свадьбу тысячи квадратных метров – «гуляй, инженер». Платье Таня взяла напрокат у подруги, благо что фигура у нее была чудесная, некоторые вещи тогда даже в «Детском мире» могла купить. Костюм для Федора еще проще: старый почистили, выгладили. Но все удалось. И запомнилось. И даже потом сыграло свою отдельную воспитательную роль – сыну Борису, отправляя в Лондон учиться, говорили: мы же все с ноля начали, у нас свадьба была – «мать в чужом платье, отец в костюме из химчистки, ты не думай, что все так просто».

Народу пригласили много, в основном заводские. Тане приятно – его любят, он хороший. Отец в форме и с начищенными орденами приехал из Борисоглебска, где теперь жил и обучал молодых летчиков. Мать не смогла – уже тогда серьезно болела. Почти в начале застолья отец взял слово. Встал и с поднятой рюмкой произнес:

– Дорогие гости, я летчик-истребитель, истребительная авиация – слышали? Летал на МИГе двадцать пятом, кто знает. – Мужчины за длинным свадебным п-образным столом зашумели, мол, знаем, знаем, уважаем летчиков. – Я налетал, чтоб не соврать, по летным книжкам можете проверить, 2568 часов, кто понимает. И делал все фигуры высшего пилотажа. Все. Бочка, петля, совместное патрулирование, полеты в группе. Когда на расстоянии в пять метров друг от друга идешь. Ведущий и ведомый. Он – туда, я – за ним. Как муж и жена должны быть. Все делал. Дозаправка на 12 тысячах метрах – тоже. Но я никогда не делал штопор. Вы понимаете, что такое штопор… – Полковник Сольц показал свободной рукой, как летит самолет в штопоре, а стол загудел на секунду в пьяном своем понимании и тут же затих, как симфонический оркестр перед началом выступления. – Штопор, это когда вниз идешь и вращаешься вокруг своей оси. Но штопор мне делать не разрешали. Я ходил, писал командованию рапорта – не разрешали. Потому что боялись потерять самолет. Я не боялся, они боялись! Сейчас вообще штопор в авиации делать запрещено. Для всех. Из штопора самое сложное – выйти. Вот почему. Я не буду сейчас объяснять физику этого дела, образующиеся завихрения и так далее, но главное – сложно выйти. Но моя дочь Таня и жених, теперь ее муж, Федор вошли в штопор, – собравшиеся гости не понимали, что старик имеет в виду, – и вышли из него. С первым браком они вошли в штопор, но вышли и снова набирают нужную высоту! – командирским голосом закончил отец. – За нужную высоту до дна!

– Ну вот и приехали, папа, – прошептала Таня стоящему рядом с ней мужу, ведь никто из гостей не знал, что у этой белокурой, светящейся девочки уже второй брак.

– Прилетели, – сказал Федор.

Таня вспомнила водные просторы, теплоход «Лев Толстой», где они познакомились, и поправила:

– Приплыли.

Татьяна час пролежала в морской соли с экстрактом хвои в просторной ванной Земляковых.

Когда вода остыла, она вывернула до упора кран горячей воды, потом стала заворачивать его, чтобы струя была меньше. Меньше, еще чуть, еще меньше и… нет человека. Она много раз отворачивала и заворачивала блестящий медный кран, думая о Васильеве.

Пришла Люся, принесла халат, хотела поговорить, но увидела пустые, зарешеченные горем глаза – вышла.