Рано или поздно - Мэри Бэлоу

Она покрутила зонтик и рассмеялась:

— Вы бы никогда не выбрали себе неподходящую невесту. Вы весьма добродетельный джентльмен. Вы верны своему долгу и никогда не будете слушаться сердца — только разум. Вы никогда не сделаете ничего импульсивного. Никто никогда не увидит вас на дереве, в то время как разъяренный бык роет землю внизу.

— Да, я действительно зануда, — сказал Эдвард, с беспокойством отметив раздражение в ее голосе. — Пора отвезти вас домой.

— Но нет ничего занудного, — отозвалась Анджелина, — в том, чтобы быть добродетельным, послушным долгу и вести себя со взвешенной рассудительностью. И ничего занудного в том, чтобы быть джентльменом. Мы в самом деле должны возвращаться домой? Вокруг так прелестно, и я в первый раз в жизни катаюсь в двуколке, и мне это ужасно нравится! Как вам моя шляпка?

Она опустила зонтик. Эдвард повернулся и посмотрел на нее.

— Это одна из тринадцати? — спросил он.

— Номер восемь, — ответила Анджелина. — И вообще их четырнадцать. Я вчера вечером сосчитала, оказалось, что их на одну больше, чем я думала.

— Мне казалось, — произнес Эдвард, — что вы покупали каждую новую шляпку, потому что она была лучше, чем предыдущая. Так почему же вы надели номер восемь, а не номер четырнадцать?

Анджелина широко улыбнулась:

— Я это сказала просто для того, чтобы что-нибудь сказать. Я часто так делаю. И я обожаю все свои шляпки, за исключением, наверное, розовой. Я ее купила, потому что мне понравился оттенок розового и до сих пор нравится. Но на ней нет никаких украшений. Она скучная. Придется что-нибудь с ней сделать, если я захочу ее когда-нибудь надеть. А если я ее никогда не надену, это же будет ужасно пустая трата денег, правда? Но вы не ответили на мой вопрос. Думаю, вы слишком вежливы, чтобы честно признаться — шляпка отвратительная. Мои братья не настолько тактичны.

— Неужели мое мнение так важно для вас? — поинтересовался Эдвард.

Анджелина подумала.

— Нет, — призналась она. — У меня всегда был отвратительный вкус в одежде. В основном он сосредоточен на шляпках. Я еще могу иногда принять совет насчет платьев и других предметов туалета. А иногда нет. Но шляпки я всегда выбираю сама!

— Кто говорит, что у вас отвратительный вкус? — спросил Эдвард.

— Кроме моих братьев? Ой, да все. Мои гувернантки — все до единой.

Она мельком взглянула на Эдварда и снова подняла зонтик над головой, но тут же передумала и положила его на колени.

— Моя мать.

И он внезапно понял кое-что про нее — нечто, чего предпочел бы не знать. Где-то глубоко под ярким шумным блеском, бывшим Анджелиной Дадли, скрывалась ранимость.

Говоря «моя мать», она буквально прошептала эти слова.

Ее мать сказала, что у нее дурной вкус? Ее мать, бывшая исключительной красавицей и обладавшая безупречным вкусом? Эдвард ее помнил. Да разве ее можно было забыть, раз увидев?

— У вас прекрасные шляпки, леди Анджелина, — произнес он. — И эта тоже. И та, что вы надевали утром, катаясь верхом по Роттен-роу. Она тоже одна из четырнадцати?

— Та? — переспросила Анджелина. — О нет. Это старая шляпка, и я надела ее, чтобы не замочить волосы перед представлением королеве. Старая любимица.

— Она привлекла внимание, — заметил Эдвард. — И о ней тоже будут много говорить. Осмелюсь заметить, и об остальных тринадцати тоже, как только вы их наденете, даже о розовой, если ее оттенок хоть немного похож на оттенок того платья, в котором вы были по пути в Лондон.

— Почти совершенно такой же, — ответила Анджелина и рассмеялась. — Все будут говорить, какой у меня отвратительный вкус. Но мне все равно. Я люблю свои шляпки.

Эдвард повернул двуколку на дорожку, идущую параллельно прудам Серпентайна.

— В конечном итоге, — произнес он, — только это и имеет значение. Главное, что вы их любите. И со временем произойдет довольно странная вещь: постепенно ваши шляпки начнут ассоциировать с вами, и люди начнут жадно ждать новых. А некоторые станут ими восхищаться. Кое-кто даже будет завидовать и подражать вам, потому что решит, будто именно шляпки придают вам живость и блеск, так отличающие вас от всех остальных. И разумеется, ошибутся. Шляпки ничего не добавят к их характерам. Вы не должны отступать и прислушиваться к тому, что остальные считают модным и сделанным со вкусом, если вы предпочитаете что-то другое. Лучше быть законодателем моды, чем ее скучным подражателем.

Боже праведный, неужели он и вправду верит в то, что говорит? Или просто дает ей ужасный совет?

— Даже если никто за мной не последует? — спросила Анджелина, глядя на него смеющимися глазами.

— Даже в этом случае, — подтвердил он. — В этом параде вы будете единственным участником. Зато смотреть на вас будут все. Каждый любит парады.

Улыбка Анджелины смягчилась. Она резко повернула голову и посмотрела перед собой. Эдварду приходилось следить за лошадьми и за дорогой — на ней опять появились экипажи. Но он все равно отчетливо ощущал, что глаза Анджелины блестят вовсе не от смеха. И когда она заговорила, в голосе смеха тоже не было.

— Я на всю жизнь запомню то, что вы мне сказали. Я буду законодательницей мод, даже если никто за мной не последует.

— Кто-нибудь обязательно последует, — отозвался он и понял, что прав. Это в природе лидера.

Они одновременно повернули головы, и взгляды их встретились. В глазах Анджелины блестели слезы. Они не вскипали и не собирались переливаться через край, но все равно были.

И вдруг, как раз перед тем, как Эдвард снова перевел взгляд на дорогу, в глазах Анджелины заплясали озорные искорки.

— Но вы так и не ответили на мой вопрос. Нравится вам моя шляпка, лорд Хейворд, или нет?

— Я думаю, это самая отвратительная вещь из всех, когда-либо мной виденных, — сказал он. — За исключением, пожалуй, той, в которой вы тогда ездили верхом.

Анджелина весело расхохоталась. Многие головы тут же повернулись в их сторону, а Эдвард невольно улыбнулся.

Боже милостивый, неужели он начинает испытывать к ней симпатию?

Да это же ходячая болтливая катастрофа! Она последняя женщина на земле, отношения с которой требуются такому степенному и серьезному старикашке, как граф Хейворд.

Его мысли метнулись к Юнис.

Ну да, ему нравится ее чувство юмора — в смысле, леди Анджелины. Приходится это признать. И в его жизни в самом деле слишком мало веселья. Похоже, для него просто не хватает места.

Эдвард повернул двуколку в сторону Гросвенор-сквер и Дадли-Хауса. У него возникло неприятное ощущение, будто он ввязывается во что-то, из чего будет очень трудно выпутаться. Даже невозможно.

И еще неизвестно — он только ввязывается или уже ввязался.