Хмурь - Ирина Лазаренко

На пятый день пути дракошке надоело упрашивать по-хорошему, и он вывел нас прямо на полесский дорожный патруль.

Управитель все ж таки навязал нам своих согладяталей, целых трех. Теперь они торчат на всех занятиях, а после занятий непрестанно скользят по обители, как бессонные тени. Не болтливые, тощие, верткие, шмыг-шмыг, то там, то тут. Только думаешь, никого нет рядышком – на тебе, выскальзывает змеюка из сумрака. Пырится на тебя ледяными глазами. У меня от них мурашки по загривку бегают целыми стадами. Повидал я таких на своем веку, башку даю на отсечение: они только и дожидаются, когда им позволят всех нас перерезать.

Старый Пень говорит, бояться их нам не след. Они – лишь упреждение: не дергайтесь, значит, все вы в земледержцевом кулаке. Еще Пень сказал, что соглядатали тут караулят возвращение Пташки, потому как некуда ей больше деваться, помимо обители. «А есть и вероятие, что эти псы нюхливые не одну её изловить ожидают», – добавил старик, окончательно нас запутав.

Слова старого Пня нас не больно-то утешили, поначалу мы все ходили по обители при оружии. Все, кроме него самого, ему нипочём, как всегда. Он и варительную отстоял, сразу сказал соглядаталям: только через моё бездыханное тело. Все записи туда снес, двери запер и ключ носит на шее. Правда, они про варительную и не заикались. Я так мыслю, был бы у них там какой интерес – они б не постеснялись открутить башку старому Пню да и забрать из варительной всё, что надо.

Поначалу соглядатали ох как старательно всё вынюхивали, и впрямь как псы-ищейки, но довольно быстро утомились проявлять бдительность. Уже через несколько дней куда больше интереса у них вызывали копченые ребра с кислой капустой, что стряпала Грибуха, да самогонка – её старый Пень гонит в варительной, которая у нас, вообще-то, устроена для эликсиров и настоек.

Так что в ту ночь, когда дракошка приволок в обитель побитого, ругающегося Накера, соглядатели упивались самогонкой и резались в камчётки где-то в восточном крыле обители. Ни в жизнь не поверю, что старый Пень утащил их туда случайно.

– Я просто увидел, что они сделают в будущем, понимаешь? И те патрульные, и люди в поселках, через которые мы драпали с Тенью. Они все или погибнут, или убьют других людей. Или то и другое сразу.

– Ты сиганул в Хмурый мир без Пёрышка и узрел там будущее, – повторяет Хрыч.

Надеюсь, я смотрю на него не слишком заискивающе. Я так хочу верить, что у него есть ответы! Что наши наставники читали о чем-то подобном в тех указаниях, по которым лепили нас. И теперь они знают, что делать и как избавить нас от… сам не знаю, от чего.

– И еще – пираты-похитители, козни земледержца, энтайцы с испытариями. Ага. Ты чего, мрак тя задери, мухоморов обожрался?

Последние слова Хрыч почти выкрикивает мне в лицо, и его голос еще долго дрожит на каменных стенах старой тренировочной комнаты.

Когда-то я ненавидел эту комнату – но тогда я был маленьким. Теперь я взрослый, а она старая. У неё пыльные соломенные манекены, сухие бочки под стенами с каким-то барахлом внутри, ржавые железки в углах, борода-паутина на потолке. В середину втащили огромный стол с лавками, несколько спальных мешков – судя по всему, тут наставники едят, отдыхают и бьют баклуши. От прежней тренировочной комнаты остались только частые узкие окна, в которые заглядывают любопытные глаза звезд.

Хрыч начинает нарезать круги вдоль стен, и я понимаю, что не было упоминаний о подобном в тех записях, по которым нас растили. Что наставники знать ничего не знают, а мы, одиннадцать хмурей – наедине с тем, во что превращается Хмурая сторона.

– А и хорошо!

Хрыч бросает мне сигиль варкской стали, и я ловлю ножны в последний миг, неловко, хрустнув суставом. Не до конца зажившие раны на плечах стреляют болью в затылок, отвыкшее от ежеутреннего прави́ла тело словно за собственными движениями не успевает. Наставник стоит против меня, широко расставив ноги, словно на качающемся плоту.

Как-то слишком много новых событий на одну мою голову, правда, я не успеваю их даже осмыслить, не то что…

– Давай, покажи, как это делается! Погляжу я, как ты пройдешь без Пёрышка, погляжу!

Голос Хрыча дрожит, и до меня доходит: наставник о чем-то уже догадывался, и он на самом деле не знает, на что мы оказались способны. Он боится меня. Он боится всех нас и орёт, заглушая собственный страх.

Медленно вынимаю меч из ножен. Точно такой, какими нас загоняли на Хмурую сторону… сколько лет назад? Тот же самый. Наверняка. И та же комната, только старая, бородатая, беззубая.

Ныряю в Хмурый мир, как в реку, без всяких там Пёрышек, приговорок и расшаркиваний – просто дергаю на себя невидимый полог и погружаюсь в серое марево. Это так же просто, как открыть глаза.

Плевать мне на метания Хрыча. Щадить своих назидаторов теперь, что ли? Сами нас такими сделали – сами теперь и получайте, хоть орите, хоть плачьте, хоть…

Я – наконечник стрелы, разящей зло! Без промаха бьющей!

Стою перед мглистым силуэтом наставника, не в силах поднять меч. Вижу, как за ним клубится тьма, как расходятся из-под его ног тропинки, и каждая усеяна высохшими человеческими костями, и каждая теряется во мраке. Куда бы он ни пошел в будущем, какой бы выбор он ни делал на своем пути, итог будет один: горе и смерти других людей.

Сотен! Тысяч!

Хрыч – тьма. Путь его – зло. А я – наконечник стрелы, разящей… Я вершу справедливость!

Поднимаю меч. Хмурый мир толкает меня под руку, требует возмездия, крови – только тело отчего-то становится неловким, тряпочным.

Хмурая сторона не ошибается. Я многажды уяснил это для себя и доказал другим: в Полесье, Подкамне, Болотье и на ничейной земле. Другие хмури умножили этот успех… нет, не так – все мы, равные друг другу, сделали это. Поверили в свои способности и уверили других.

Ох, как мало мы знаем об этих способностях и о том, что может показать нам Хмурый мир!

Мглистая фигура Хрыча шаг за шагом отступает. Под ее ногами хрустят ветки и кости. Хмурый мир оживает, он всё меньше походит на тот, призрачно-ненастоящий, каким был все прежние годы.

Стискиваю рукоять. Как трудно понять, что нужно делать, когда долг приводит тебя на самую кромку клинка. Когда всё, чему тебя учили, оборачивается камнем, летящим в лицо.

Тропинки, усыпанные костями, разбегаются из-под ног Хрыча. Я ведь всегда знал, что он – та еще тварь. Все знали. Я не удивлен, что он зарвётся и придет к вот этому… к дороге из костей и скрипучего пепла.

Я – наконечник стрелы, разящей зло! Без промаха бьющей!

Мглистая фигура пятится от меня, и я ее не удерживаю.

* * *

– Что ты увидел?

Хрыч смотрит на меня исподлобья. Перед ним на столе – большая кружка с самогоном и коврига, от которой отъедает куски колпичка. Косые лучи солнца высвечивают царапины на столешнице.