Неумерший - Жан-Филипп Жаворски

– Я этим займусь, – бросил Таруак.

Воитель быстро покинул круг. Надо полагать, он подозревал своих воинов в причастности к краже и хотел вовремя поправить дело.

Тигерномагль положил свои огромные лапы на плечи Ойко, пытаясь немного утешить его.

– Не волнуйся, – промолвил он, – мы всё уладим.

Затем он распорядился, чтобы всем наполнили чаши, увлекая больного на почётное место между собой и Амбимагетосом. Король стремился оказать особые почести храброму воину. Ойко с благодарностью принял предложенное ему вино, пытаясь, по-видимому, унять снедающую его лихорадку. Тигерномагль громко рассмеялся, наблюдая за тем, как Ойко залпом поглощает нектар. Похоже, в этом он усмотрел желание в последний раз насладиться жизнью, если только не попытку отогнать страх. Он прикрикивал на виночерпиев, чтобы кубок Ойко не переставал наполняться. Когда пожарилось мясо, он проследил за тем, чтобы отставшего хорошенько накормили. Больному, однако, есть не хотелось. Тогда король стал сердиться, что тот не уважает его гостеприимства, и Ойко пришлось проглотить несколько кусков. Меж тем неспешным шагом возвратился Таруак и, прежде чем занять своё место, положил перед Ойко его копьё и щит. Теперь всё было готово к обряду, но никто не торопился. Мы продолжали веселиться ещё какое-то время. Тигерномагль потчевал своих гостей от души, в особенности того, которому предстояло умереть. Комаргос, в свою очередь, уже долго затачивал лезвие меча о камень.

Когда день стал клониться к вечеру, Ойко сам подал знак о начале обряда. Он желал покинуть мир с ещё ясным умом, созерцая свет дня. Комаргос поднялся и подошёл к нему.

– Ойко, сын Карердо, – провозгласил он так, чтобы его слышали все присутствующие, – я дарую тебе десять коров и обязуюсь вооружить твоих сыновей, когда они достигнут возраста воинов. Я беру в свидетели седовласого Огмиоса, короля Тигерномагля, принца Амбимагетоса и всю честную компанию героев! Если же я погибну в этой войне, то обещаю, что десять коров из моего стада и оружие из моей залы будут доставлены к твоему дому. А ты, Ойко, сын Карердо, что дашь мне взамен?

– Мне нечего предложить тебе, – слабо ответил воин.

– Тебе нечем отблагодарить меня?

– В этом мире мне нечего тебе дать. Я отплачу тебе позже, когда мы оба будем на острове Юности.

– Значит, пришло время тебе оказаться там, чтобы приготовить дары, которые ты мне отныне должен. Я отправлю тебя туда. В качестве залога я оставлю у себя твою голову, а тело принесу в дар королю Тигерномаглю. Оно освятит начало войны.

Ойко вяло кивнул военачальнику. Он поднялся, взял свой щит и поместил его в центре круга неподалёку от костра. Затем лёг на него, прижав затылок к умбону. Его потрясывала мелкая дрожь, а хворые глаза взирали на бледно-голубое вечернее небо, исчерченное прожилками дыма. Комаргос опустился на колени позади него. Страдалец пробормотал что-то вполголоса, и одноглазый ответил: «Я припасу для тебя чарку во время ночей Самониоса». Тогда воин положил меч на шею своей жертвы и, словно ножом, перерезал ему горло. Ойко затрясся в сильных конвульсиях, пока жизнь покидала его потоками, тёмными, как вино. Земля насыщалась его кровью так же, как впитывала кровь быка. Когда наш товарищ испустил дух, король и воины подняли чарки, чтобы выпить за его смерть. Комаргос вытер лезвие меча и убрал его в ножны, а затем, склонившись над телом, перевернул его на живот. Он выхватил кинжал, прикрепленный к ножнам меча, и стал отделять голову от туловища, подрезая сухожилия. Когда шея покойника была переломлена, одноглазый завершил ритуал, отсекая мышцы и связки, и поднял голову за волосы.

– Его тело и оружие твои, – бросил он Тигерномаглю.

По мановению руки государя двое амбактов подхватили останки и вынесли их из круга. Я не ведал тогда, что они намеревались с ними сделать, но мне предстояло узнать это на следующий же день. У ворот в пирующий лагерь, неподалёку от черепов жертвенных быков, они воткнули кол и насадили на него обезглавленное тело, а копье и щит привязали к повисшим рукам. Оно ознаменовало собой первый трофей грядущей войны.

Комаргос вернулся на своё место в кругу героев, чтобы продолжить праздник. Усевшись на скрещенных ногах, он положил отрезанную голову подле правого колена. Лицо покойника созерцало пир запавшими очами – вот так вот Ойко, несмотря ни на что, остался с нами.

Когда наступила ночь, веселье было в самом разгаре. Мы набивали брюхо до отвала, чтобы отвратить от себя дыхание смерти и пополнить истраченные в дороге силы. Отшвырнув выпитую до последней капли первую амфору, король громко потребовал две других. Все мы уже изрядно набрались, но праздник только начинался.

Принц Амбимагетос, поднимая кубок, который делил с Тигерномаглем, плеснул из него на землю вина в знак жертвенного возлияния богам и Ойко и вдохновлённо крикнул:

– За войну, братья мои! За войну!

Хмельной рёв, который постепенно охватил весь лагерь, хором вторил ему. Он покатился по холмам, вниз по долине над тёмной рекой и грохотал под первыми звездами. Амбимагетос пил жадными глотками, а затем, когда гам поутих, обратился к Тигерномаглю:

– Все откликнулись на твой призыв, король лемовисов! Обряды были соблюдены! Ты потчевал нас как принцев, коими мы и являемся! Ну же! Хватит томить нас! Поведай нам о войне! Назови имена тех, кого мы будем убивать, и города, которые сожжём дотла!

На его речь толпа откликнулась громким смехом, ликованием и хвастливой удалью. Король Аржантаты поднялся и провозгласил:

– Я Тигерномагль, сын Кономагля, и все вы знаете, как тяжела моя рука! Мой отец, после того как стал ставленником Верховного короля Амбисагра, завладел землями по левую сторону от Дорнонии. Позднее, с моей помощью, отец завоевал эту долину, и мы основали этот город вместе! Неустанно я продолжал его дело! Вот уже десять зим как мы, лемовисы, держим под надзором реку и можем спускаться по ней аж до большого лимана, который открывает выход в Эстимникское море. Не проходит и года без того, чтобы я не переправлял своих воинов на другой берег, опустошая земли амбронов и оттесняя их всё дальше к правой стороне света. Многие из вас не раз сражались со мной плечом к плечу, а есть и такие, как Троксо арвернский, которые сопровождали меня до самого Олта! Но всеми своими завоеваниями мы, как видно, потревожили богов – быть может, тех, кто дремлет в каменных домах Древнего народа. Прошлой зимой все изменилось…

Его обезображенное шрамом лицо искривилось в гримасе отвращения. Резким движением руки он указал на Таруака.

– Поведай им сам, что случилось, – приказал он. – Мне даже думать об этом тошно!

Он снова сел на своё место и приказал виночерпию наполнить кубок, пока богатырь держал речь.

– Этой зимой в одну из ночей тёмной половины месяца[63] оскский принц Мезукен напал на нас. Он захватил крепости, которые мы построили на другом берегу Дорнонии, но этого ему оказалось мало: переправившись через реку, он коварно подкрался и завоевал Укселлодунон.