Синяя лилия, лилия Блу - Мэгги Стивотер

Девушка почувствовала, что ей вновь попала в глаз ресничка.

– Мама говорит, это как воспоминание. Вместо того чтобы смотреть назад, смотришь вперед. Вспоминаешь будущее. Потому что время – оно не вот такое… – Блу нарисовала в воздухе линию. – Оно такое, – она начертила круг. – Наверное, если держать это в голове, понимаешь, что изменить будущее нельзя. Когда видишь будущее, оно уже отражает изменения, которые ты можешь внести на основании того, что видишь будущее. Не знаю. Не знаю! Мама всегда говорит людям, что ее видения – это обещание, а не гарантия. А обещание можно нарушить.

– Гарантию иногда тоже, – иронически заметил Серый Человек. И вдруг добавил: – Мора есть в списке?

Блу покачала головой.

– Она родилась в другом штате. А мы видим только духи людей, родившихся здесь.

Или заново родившихся, как в случае Ричарда Ганси Третьего.

Мистер Грей спросил:

– Можно посмотреть?

Блу протянула ему список и уставилась на медленно шевелившиеся листья над головой. Как она любила этот бук. В детстве она часто приходила сюда, чтобы прикоснуться к прохладной гладкой коре или посидеть среди изогнутых обнаженных корней. Однажды она написала буку письмо, которое положила в пенал и спрятала под корнями. С тех пор они выросли, совершенно скрыв его из виду. И теперь Блу жалела, что не может перечитать письмо – она помнила о его существовании, но забыла содержание.

Мистер Грей замер. Он осторожно спросил:

– Ганси?

Последнее имя на последней странице.

Блу молча прикусила губу.

– Он знает?

Она чуть заметно покачала головой.

– Ты знаешь, сколько ему осталось?

Она снова покачала головой.

Серый Человек посмотрел на нее тяжелым взглядом – а потом просто вздохнул и кивнул. Их объединяло то, что они оба были покинуты. И обоих не было в списке.

Наконец мистер Грей сказал:

– Люди часто нарушают обещания, Блу.

Он отхлебнул пива. Блу загнула листок, скрыв имя Джесса Диттли, затем развернула его. В темноте она спросила:

– Вы любите мою мать?

Мистер Грей посмотрел на небо сквозь темное кружево листвы. Потом кивнул.

– Я тоже.

Мистер Грей согнул и разогнул указательный палец.

– Я не хотел подвергать вашу семью опасности, – нахмурившись, сказал он.

– Знаю, что не хотели. И никто вас не винит.

– Мне надо принять решение, – произнес он. – Или придумать план. Надеюсь, к воскресенью разберусь.

– А что будет в воскресенье?

– Оно всегда имело для меня особый смысл, – ответил Серый Человек. – А еще это самый подходящий день, чтобы сделаться человеком, которым, по мнению твоей матери, я могу стать.

– Надеюсь, что человек, которым, по мнению моей матери, вы можете стать, – это тот, кто умеет находить пропавших матерей.

Он встал и потянулся.

– Helm sceal cenum, ond a pæs heanan hyge hord unginnost.

– Это значит «я буду супергероем»?

Серый Человек улыбнулся и ответил:

– «Сердце труса ничего не стоит, но доблестный муж достоин своего сияющего шлема».

– Ну, я так и сказала.

– По сути – да.

Ганси не спал.

Поскольку у Блу не было мобильника, он не мог нарушить правила и позвонить ей. Поэтому он каждую ночь лежал в постели, закрыв глаза, с телефоном в руках, и ждал, не позвонит ли она ему из дома.

«Перестань, – твердил он себе. – Перестань желать этого…»

Телефон загудел.

Ганси поднес его к уху.

– Ага, это по-прежнему не Конгресс.

Он мгновенно проснулся.

Бросив взгляд на закрытую дверь комнаты Ронана, Ганси взял очки и тетрадь и вылез из постели. Он заперся в кухне/ванной/прачечной и сел на пол напротив холодильника.

– Ганси?

– Я здесь, – понизив голос, ответил он. – Что тебе известно о синекрылом чирке?

Пауза.

– Это вы обсуждаете в Конгрессе за закрытыми дверями?

– Да.

– Это утка?

– Динь-динь! Один – ноль в пользу Фокс-Вэй. Праздничная толпа ликует! А ты знаешь, что летом они на целый месяц перестают летать, потому что сбрасывают все маховые перья сразу?

Блу поинтересовалась:

– Разве не все утки так себя ведут?

– Правда?

– В том-то и проблема с Конгрессом.

– Не умничай, Сарджент, – сказал Ганси. – Джейн. А ты знаешь, что в это время синекрылому чирку нужно съесть сто граммов протеина, чтобы возместить потерю шестидесяти граммов оперения?

– Теперь знаю.

– Это примерно тридцать одна тысяча беспозвоночных.

– Ты читаешь по книжке?

– Нет, – Ганси закрыл тетрадь.

– Спасибо, очень познавательно.

– Всегда к твоим услугам.

– Здо́рово.

Снова стало тихо, и Ганси понял, что Блу положила трубку. Он прислонился к холодильнику и закрыл глаза, чувствуя муки совести, удовольствие, безумие и полную власть над собой. Через двадцать четыре часа он снова будет ждать этой минуты.

«Не надо не надо не надо».

– Блин, что такое? – спросил Ронан.

Ганси распахнул глаза в ту секунду, когда тот включил свет. Ронан стоял на пороге, с наушниками на шее. Бензопила, набычившись, как миниатюрный бандит, сидела у него на плече. Ронан нашел взглядом телефон, лежавший на полу, но не стал задавать вопросов, а Ганси ничего не сказал. Ронан сразу распознал бы ложь, а сказать правду Ганси не мог. Ревность пожирала Ронана целых семь месяцев после того, как в компании появился Адам. А эта история ранила бы его еще сильней.

– Мне не спалось, – честно сказал Ганси. И добавил: – Ты ведь не собираешься покушаться на Гринмантла?

Ронан вздернул подбородок. Его улыбка была злой и невеселой.

– Нет. Я придумал вариант получше.

– Я хочу знать, что это? Ты признал бессмысленность мести?

Улыбка расширилась и обострилась.

– Это не твоя забота, Ганси.

Когда Ронан не злился, он был еще опаснее.

И он не ошибался: Ганси не хотел этого знать.

Ронан открыл холодильник, отодвинув Ганси дверцей. Он достал банку газировки и протянул Бензопиле холодный хот-дог. Потом снова взглянул на Ганси и сказал: