Синяя лилия, лилия Блу - Мэгги Стивотер

НАВЕРХУ

Персефона стояла на голой вершине горы. Кремовое платье с оборками трепалось вокруг ног, масса светлых кудрявых волос развевалась за спиной. Она была полупрозрачной, нематериальной – нечто загнанное ветром меж камней и случайно зацепившееся за один из них. Здесь, наверху, где деревья не служили ему преградой, ветер дул яростно. Лежавший внизу мир был ослепительно осенним.

Рядом с Персефоной, сунув руки в карманы запачканных машинным маслом брюк, стоял Адам Пэрриш. Вид у него был усталый, но глаза смотрели ясно – яснее, чем во время последней встречи. Поскольку Персефону интересовали только самые важные вещи, она уже давно не задумывалась о том, сколько ей лет, но, глядя на Адама, вдруг сообразила, что он довольно… новый. Беззащитное выражение лица, юношески сутулые плечи, бешеный разлив энергии внутри…

«Сегодня подходящий день», – подумала она. Было прохладно и пасмурно, не мешали ни солнце, ни фазы луны, ни шум с ближайшей стройки.

– Это дорога мертвых, – сказала Персефона, приводя свое тело в соответствие с незримой линией.

Она тут же почувствовала, как что-то внутри ее одобрительно загудело – это ощущение очень походило на удовольствие, которое испытываешь, расставив по порядку книги на полке.

– Силовая линия, – уточнил Адам.

Она спокойно кивнула.

– Найди ее сам.

Он немедленно ступил на линию и устремил взгляд вдоль нее столь же естественным образом, как цветок поворачивается к солнцу. Персефоне понадобилось гораздо больше времени, чтобы отточить этот навык, но, впрочем, в отличие от своего юного ученика, она не заключала сделок с волшебными лесами. Она вообще не особо любила сделки. В целом командная работа не была ее сильной стороной.

– Что ты видишь? – спросила Персефона.

Веки у него затрепетали, пыльные ресницы коснулись щек. Будучи Персефоной (к тому же в подходящий день), она увидела то же, что и он. Это не было что-то связанное с силовой линией. Персефона увидела кучу разбитых безделушек на полу очаровательного особняка. Официальное письмо, напечатанное на бланке с печатью. Друга, который корчился в конвульсиях у ног Адама.

– Выйди за пределы себя, – негромко напомнила Персефона.

Она сама видела столько событий и возможностей на дороге мертвых, что ее ничего особенно не удивляло. Как экстрасенс Персефона была сильнее в присутствии двух своих подруг, Моры и Каллы. Калла помогала разобраться в полученных впечатлениях, а Мора – поместить их в контекст.

Адам, очевидно, обладал потенциалом по этой части, хотя и был слишком молод, чтобы заменить Мору, – нет, не надо так думать, сказала себе Персефона, друга нельзя заменить. Она попыталась подобрать подходящее слово. Не «заменить».

«Спасти». Да, конечно, вот как мы поступаем с друзьями. Но нуждалась ли Мора в спасении?

Будь она здесь, на этой горе, Персефона, возможно, нашла бы ответ. Но будь Мора здесь, на этой горе, Персефоне не понадобилось бы его искать.

Она вздохнула.

В последнее время она часто вздыхала.

– Я вижу разное. – Брови Адама выражали то ли сосредоточенность, то ли неуверенность. – И не одно. Похоже… на животных в Амбарах. Я вижу, как они… спят.

– Грезят, – поправила Персефона.

Как только он привлек ее внимание к спящим, они вышли на первый план в ее сознании.

– Трое, – добавила она.

– Что?

– В частности, трое, – пробормотала Персефона. – Которых надо разбудить. Ой, нет. Нет. Двое. Одного будить не следует.

Персефона зачастую затруднялась с определениями «правильного» и «неправильного». Но в данном случае будить третьего спящего уж точно было НЕПРАВИЛЬНО.

Несколько минут она и мальчик – его звали Адам, напомнила себе Персефона (было очень трудно считать данные при рождении имена чем-то важным) – так вот, они оба стояли там, чувствуя ногами течение силовой линии. Персефона осторожно и безуспешно пыталась нащупать яркую нить Моры среди спутанных прядей энергии.

Адам, стоя рядом с ней, вновь ушел в себя – как всегда, его главным образом интересовало то, что оставалось для него непознанным. Собственная душа.

– То, что за пределами тебя, – напомнила Персефона.

Адам не открывал глаз. Его слова звучали так тихо, что ветер почти заглушал их.

– Не сочтите за грубость, но я не понимаю, почему должен этому учиться.

Персефона удивилась: с чего он взял, что такой разумный вопрос может быть невежливым.

– Почему ты учился говорить, когда был маленьким?

– И с кем я сейчас учусь общаться?

Персефоне понравилось, что он сразу же ухватил основную мысль.

Она ответила:

– Со всем.

В ПРОМЕЖУТКЕ

Калла была потрясена тем, сколько хлама скопилось в комнате у Моры, в доме номер 300 на Фокс-Вэй. Она так и сказала Блу.

Блу не ответила. Сидя у окна и задумчиво склонив голову, она разбирала бумаги. В этой позе она как две капли воды походила на мать – небольшая, крепкая, устойчивая. Она обладала странной прелестью, хотя и заколола свои темные волосы как попало вокруг всей головы и сидела в футболке, по которой прошлась культиватором. А может, именно благодаря этому. Когда она успела стать такой хорошенькой и взрослой? Причем не увеличившись в росте. Наверное, так всегда бывает с девочками, которые питаются одним только йогуртом.

Блу спросила:

– Ты это видела? Клевые штуки.

Калла не знала, на что смотрела Блу, но охотно поверила ей. Блу была не из тех, кто расточает фальшивые комплименты, даже собственной матери. Она была доброй, но не старалась быть любезной. И слава богу, потому что любезные люди раздражали Каллу.

– Твоя мать одарена многими талантами, – проворчала она.

Этот бардак состарил ее на несколько лет. Калла любила вещи, на которые можно положиться. Шкафы с ящичками, тридцать один день в месяце, лиловую губную помаду. А Мора любила хаос.

– Например, у нее талант бесить меня.

Калла взяла подушку, и на нее нахлынули ощущения. Она сразу же узнала, где эта подушка была куплена, и как Мора подкладывала ее валиком под шею, и сколько слез пролилось на наволочку, и что ей снилось в течение пяти лет.