Синяя лилия, лилия Блу - Мэгги Стивотер

Что-то треснуло.

Адам не сразу понял, что это фонарь, который он повесил на край капота. Свет погас.

– Ной, ты здесь?

У Адама вдруг возникло ужасное смутное ощущение, что кто-то стоит у него за спиной и наблюдает сзади. Достаточно близко, чтобы дунуть холодом ему на ноги. Кто-то достаточно большой, чтобы отчасти заслонить свет, исходивший от лампочки у двери…

Это был не Ной.

На улице внезапно грянул гром. Адам не выдержал. Он вылез из-под капота и резко развернулся, прижавшись спиной к машине.

В мастерской не было ничего, кроме бетонного пола, календарей, инструментов, плакатов на стенах. Но один ключ слегка покачивался на гвозде. А дальний угол гаража был темнее, чем помнил Адам.

«Уходи, уходи…»

Что-то коснулось сзади его шеи.

Он закрыл глаза.

И до Адама сразу дошло. Кабесуотер пытался до него достучаться. Персефона работала с Адамом, чтобы наладить их взаимопонимание. В норме он каждое утро, раскладывая карты Таро или набирая воду в раковину, спрашивал у Кабесуотера, что ему нужно. Но с тех пор как начались уроки, Адам перестал спрашивать.

И теперь Кабесуотер заставлял его слушать.

«Кабесуотер – не твой хозяин», – сказала некогда Персефона, тихо и строго.

Что-то загремело на столе у противоположной стены.

Адам сказал:

– Подожди!

Он полез за сумкой, а в мастерской продолжал сгущаться мрак. Под руку попадались тетради, учебники, конверты, ручки, забытый шоколадный батончик. Что-то упало на пол – совсем близко. Задохнувшись от страха, Адам вдруг подумал, что забыл колоду в квартире.

«Он не причинит мне вреда. Будет стремно, но он не тронет меня…»

Но больно бывает и от ужаса.

«То, что он закатывает истерику, не делает его правым», – сказала Персефона.

Карты. Сидя на корточках над сумкой, Адам наконец схватил бархатный мешочек и вытащил колоду. Персефона научила его самым разным способам медитации, но сейчас медитировать было некогда. Дрожа, Адам стал тасовать колоду, а машинное масло на поддоне под «Понтиаком» заходило волнами, как миниатюрный океан.

Он выложил три карты на бетонный пол. Смерть, Императрица, Дьявол.

«Думай, Адам, думай, копни поглубже…»

Ближайшая флуоресцентная лампа резко загудела и сделалась ослепительно-яркой, а потом столь же внезапно погасла.

Подсознание Адама пронеслось сквозь сознание Кабесуотера – оба они были связаны странной сделкой, которую заключили.

Смерть, Императрица, Дьявол. Трое спящих – да, да, он знал это, но они искали только одного, и в любом случае, какая разница Кабесуотеру, кто спит на силовой линии? Чего он хотел от Адама?

Он мысленно сосредоточился на мысли-ветке, прошел вдоль нее к стволу, спустился к корням, под землю. В темноте, среди почвы и камней, Адам увидел силовую линию. Наконец он обнаружил и связь и разрыв – и понял, что́ именно должен был исправить. Адама охватило облегчение.

– Я понял, – произнес он вслух, откинувшись назад и схватившись за холодный бетон. – Я сделаю это на неделе.

И в мастерской немедленно все стало как раньше. Радио заиграло – Адам пропустил момент, когда оно вновь заработало. Хотя средства коммуникации, к которым прибегал Кабесуотер, могли выглядеть жутко – призраки, черные псы, воющий ветер, лица в зеркале – на самом деле он никого не хотел напугать. Адам это знал. Но трудно было об этом помнить, когда качались стены, по внутренней стороне окон текла вода, а над ухом рыдали незримые женщины.

Кабесуотер всегда успокаивался, как только Адам понимал, в чем проблема. Он в принципе хотел только одного: чтобы его поняли.

Адам, сидя над разложенными картами, громко выдохнул. Пора было возвращаться к работе.

Но.

Он что-то услышал. Кабесуотер должен был затихнуть, новой волны Адам не ожидал…

Но что-то скреблось в дверь. Звук был сухой и тонкий, как будто рвалась бумага. Коготь. Гвоздь.

Но он же все понял. Он обещал, что выполнит просьбу.

Адаму хотелось сказать себе, что это просто опавший лист или ветка. Нечто вполне обычное.

Но Генриетта перестала быть обычным местом. Он сам перестал быть обычным человеком.

– Я же сказал, что понял, – повторил Адам. – Понял. Я все сделаю в пределах недели. Или надо раньше?

В мастерской никакой реакции не последовало, зато снаружи, за окном, высоко от земли, мелькнуло нечто легкое и страшное. Света как раз хватило, чтобы разглядеть чешую.

Чешуя.

У Адама зачастил пульс, сердце забилось до боли быстро.

Разумеется, Кабесуотер верил ему; Адам никогда раньше его не подводил. Правил не существовало, зато было доверие.

Снаружи послышалось: тк-тк-тк-тк.

Дверь мастерской распахнулась, загрохотав в пазах, как грузовой поезд.

В вечерних сумерках, на фоне сине-черной пелены дождя, возникло бледное чудовище. Адам увидел тонкие, как иглы, когти и жестокие клювы, рваные крылья и грязную чешую. Оно настолько выбивалось из реальной жизни, что трудно было даже разглядеть его как следует.

Адамом овладел ужас. Древний ужас, тот, который содержал не только страх, но еще и замешательство, и ощущение, что его предали.

Он все сделал правильно. Почему кошмар продолжался, если он все сделал правильно?

Чудовищная тварь, скребя когтями по полу, скользнула к Адаму.

– Кыш, ты, урод, – сказал Ронан Линч.

Он вышел из-под дождя и шагнул в мастерскую; куртка и черные джинсы до сих пор скрывали его в темноте. За плечо Ронана цеплялась Бензопила. Ронан поднял руку, словно командуя кораблю отчалить. Белая тварь откинула голову назад, и расположенные рядом клювы приоткрылись.

– Катись, – бесстрашно сказал Ронан.

Тварь взлетела.

Это было не просто чудовище, а личный монстр Ронана Линча. Кошмар, обретший жестокую жизнь. Он парил во тьме, странно грациозный – если не обращать внимания на лицо.

– Твою мать, Ронан, – выдохнул Адам. – О господи. Ты меня до полусмерти напугал.

Ронан ухмыльнулся. Он не понимал, что у Адама правда чуть сердце не разорвалось. Адам обхватил голову руками и свернулся клубочком на бетоне, ожидая, когда пройдет ощущение, что он вот-вот умрет.

Он услышал, как дверь мастерской снова захлопнулась. Как только ветер остался снаружи, тут же стало теплее.

Ботинок потолкал Адама в колено.

– Вставай.

– Придурок, – буркнул Адам, по-прежнему не поднимая головы.

– Вставай. Он бы тебя не тронул. Я не понимаю, чего ты перепугался.