Река во тьме. Мой побег из Северной Кореи - Масадзи Исикава

Но 10 000 иен! В пересчете на американские доллары – всего-то 80 долларов, но лично мне эта сумма представлялась астрономической. Даже с нормальной работой потребовались бы годы, чтобы накопить эту сумму. Как она умудрилась влезть в такие долги?

Я попытался одолжить деньги, чтобы помочь ей, но это было безнадежно. Я спросил всех, кого знал. Возвращенцев. Управляющих на фабрике. Даже людей, меня презиравших. Но у всех хватало собственных проблем, все боролись за выживание.

В конце концов я решил сходить к Ро Джэгу. Мы вместе учились в корейской школе в Иокогаме, и он был самым богатым из возвращенцев в Хамхыне. Я не был уверен, что он помнит меня, но этот человек был нашим единственным спасением. Вот я и отправился на его поиски.

Прибыв к нему домой, я какое-то время просто тупо пялился на ручку двери, натертую до зеркального блеска так, что я видел свое отражение на ее поверхности. Я вытер руки о рабочие штаны, кое-как расправил одежду, хотя и понимал, что все это не столь важно. Оглядев разбитую обувь, заметил, как из дыр торчат большие пальцы. На рубашке не хватало пуговиц. Мне внезапно стало нестерпимо стыдно за себя, но разве у меня был иной выход? Глубоко вдохнув, я постучал в дверь.

– Кто там?

Дверь отворилась, и я увидел лицо человека. Круглое лицо и розовые щеки. Эталон здоровья и благополучия.

Я сразу втиснулся в дверной проем, чтобы он ненароком не захлопнул дверь у меня перед носом.

– Меня зовут Масаи Исикава. Не думаю, что вы помните меня, но мы вместе ходили в школу в Иокогаме. Возможно, даже общались. Дело в том, что я пришел просить вас об одном одолжении.

Он смерил меня подозрительным взглядом.

– Простите, но я вас не помню. Это было так давно. Но все равно входите.

Ощущения были какими-то сюрреалистическими. В жизни мне не приходилось видеть такой роскошной обстановки. Телевизор, телефон, сверкающая люстра – ни дать ни взять, королевский дворец. На полу роскошный ковер. Я даже почувствовал голыми пальцами ног, какой он мягкий. И нескончаемая анфилада комнат. Я даже не мог представить, насколько огромен этот дом.

Я уселся напротив него на диван. Его жена принесла чашку чая и поставила ее на столик передо мной. Я опустил голову. На маленьком серебряном подносе лежали дорогие конфеты. Почему я все это запомнил? Не знаю. Но я помню, что рассказал ему про сестру, все как было, о том, что мы в отчаянном положении. Я спросил, не мог бы он предоставить мне немного денег в долг. Я обещал расплатиться с ним.

Откашлявшись, он минуту или две молчал. Я тоже не вымолвил ни слова. Повисла напряженная тишина.

Наконец он сказал:

– Смотрите прямо перед собой! Не сидите так.

Повернувшись к жене, он что-то тихо сказал ей. Я не разобрал. Я понятия не имею, что он сказал, но его жена явно разозлилась. И не пыталась скрыть раздражения.

И произошло чудо. Тут же на столе каким-то образом возникли деньги. 10 000 иен! Я не верил глазам. Теперь я мог заплатить долг своей сестры! Полностью! С трудом сдержав слезы, я от души благодарил этого человека. Взахлеб. Я не мог найти слов, будто невидимая лапа стиснула мне глотку. Я едва дышал. С огромной благодарностью и облегчением я оставил этот роскошный дом.

Как водится, обрадовался я рано. Разумеется, я заплатил долг своей сестры, но несколько дней спустя она просто исчезла. Выяснилось, что она была должна многим. Я понятия не имею, на что она потратила эти деньги. И до конца жизни буду ломать голову над этим.

Временами до меня доходили слухи. Кто-то видел их спящими возле железнодорожной станции. Потом – спящими перед чьим-то домом. Кто-то видел, как они собирали объедки. Всякий раз, когда я слышал что-то подобное, я бросался на поиски, но так и не сумел найти их. Больше никого из них я не видел.

День 8 июля 1994 года был обычным днем. Небо над Хамхыном было хмурым, толстым слоем нависал туман. Можно было подумать, что надвигается гроза, но все эти тяжелые облака на самом деле были дымом из фабричных труб.

Я, как обычно, пошел на работу. Приблизительно в обеденное время по громкоговорящей связи пронзительный женский голос объявил, что мы должны быть готовы прослушать спецвыпуск новостей. Я понятия не имел, о чем нам собирались сообщить.

На перерыве я вышел покурить, и тут из репродуктора как раз над моей головой грянула скорбная траурная музыка.

– Передаем важнейшие новости! Передаем важнейшие новости! Сегодня скончался Великий Вождь товарищ Ким Ир Сен!

Мгновенно наступила тишина. Все остановили работу и замерли в шоке. Но ненадолго. Вскоре поднялся страшный шум. Люди закричали, заплакали, некоторые даже принялись молотить по стенам и станкам кулаками.

Я стоял, разинув рот, сигарета выпала из пальцев. К своему величайшему удивлению и я вдруг обнаружил, что тоже плачу. Я не понимал, почему – но горячие слезы струились по щекам. Шок? Страх? Облегчение? Я ощущал странную смесь чувств, и по сей день не могу объяснить, что я испытывал тогда.

Я провел в этом созданном Ким Ир Сеном «раю на земле» больше трех десятков лет; ко мне относились как к животному – может, чуть лучше. Я едва выжил, оказавшись на самой нижней ступеньке социальной лестницы. Однажды я даже попытался свести счеты с жизнью, чтобы покончить с этим кошмарным существованием. Почему же я разрыдался?

Неужели я тоже поддался этому государственному зомбированию? Попав в Северную Корею, я никогда не чувствовал себя по-настоящему живым; часть меня была отгорожена глухой стеной, она безмолвствовала. Какое-то время спустя она просто отмерла за ненадобностью, как атрофировавшаяся конечность. Я вспомнил об ужасе, преследовавшем меня здесь постоянно – вечная слежка; отсутствие всякой самостоятельности; страх невольно выдать то, что ты на самом деле думаешь; безнадежность и отчаяние; полная бесперспективность существования без малейшей возможности хоть как-то улучшить жизнь. Грозная власть Ким Ир Сена вторгалась во все аспекты жизни, висела надо мной дамокловым мечом.

Тридцать с лишним лет кряду я, как попка, талдычил: «Да здравствует Ким Ир Сен!» – механически, без смысла – но теперь я рыдал. Неужели промывание мозгов возымело действие? Или же это было просто реакцией на массовую истерию? Люди вокруг совершенно обезумели. «Как мы теперь будем жить?!» – вопили они.

Когда я вернулся домой, дети с криком ухватились за меня. И жена тоже плакала. Я не мог понять, то ли скорбь была тому виной, то ли страх. И что с нами со всеми теперь будет?

На следующий день после смерти Ким Ир Сена люди стекались к его бронзовой статуе и возлагали у ее подножия цветы. В кинотеатрах и домах культуры проводились траурные митинги. Присутствие было обязательно. Полиция была везде и контролировала, все ли на месте. Но в этом особой нужды не было – все и так стремились выйти из дому, разделить скорбь с другими, почувствовать себя частью чего-то огромного и куда более значимого, чем их собственные убогие жизни.