Река во тьме. Мой побег из Северной Кореи - Масадзи Исикава

– Продайте это кому-нибудь из богатых возвращенцев! Если продадите, часть прибыли ваша, – предложил юноша отцу.

И что же, по-вашему, он предложил моему отцу продать? Тюлений пенис. Я не шучу. Традиционная китайская медицина считает тюлений пенис мощным целебным средством. В Северной Корее с лекарствами – любыми – было трудно, поэтому подобные вещи стоили безумных денег. Этот субъект всучил отцу пенис и был таков прежде, чем тот успел хоть что-нибудь сказать.

Отец почуял неладное. Всем и каждому в деревне было известно, что у нас ни гроша за душой. Наверняка это знал и ушлый молодчик. На что он рассчитывал? Почему не продал свой товар сам? Зачем ему отдавать кому-то долю с навара? Но в конце концов мой отец подумал:

– Может, и получится чего подзаработать?

И это обернулось роковой ошибкой.

Отец отправился на поиски покупателя, но другой мошенник тут же выхватил у него из рук драгоценный сверток. Отцу моему хоть и было 74 года, но ум у него был далеко не стариковский. И как же он поступил?

Попытался догнать мошенника. Однако ноги его были уже не те.

– Вор! Вор! Держи вора! – кричал он.

Никто не обратил на его крики внимания. Слишком часто подобные вещи происходили в Северной Корее. Потеряв из виду преследуемого, отец возвратился домой.

В тот же вечер первый визитер заявился к нам.

– Я подыскал покупателя. Верни мне товар, – потребовал он.

– Думаешь, я вчера на свет появился? Думаешь, я не узнаю мошенника, когда увижу его – вот как сейчас, например? – спросил его я.

– Если ты, кусок дерьма, посмеешь клеветать на меня, я тебя так отделаю, что мало не покажется!

– Думаю, ты сам знаешь, куда ты можешь засунуть себе этот тюлений член! – рявкнул на него я и захлопнул дверь перед его носом.

Он ушел, но продолжал приходить. День за днем. Если меня не было, он избивал отца и сестру. Потом полиция вызвала моего отца. Вечером он вернулся весь в синяках. Рот его был весь разбит, а на губах запеклась кровь.

Избил его какой-то верзила-полицейский. Из молодых. Он все время допытывался у отца:

– Куда подевал лекарство, выродок? Это – Северная Корея. Так что лучше не связывайся с законом. Вот что бывает, если пойдешь поперек закона.

И снова избивал. Когда-то отец вполне мог постоять за себя, но это было давно. Теперь он уже ничего не мог поделать. И я тоже. Я был вне себя – этот подонок обвел отца вокруг пальца, а полиция это отлично понимала, но никто нас и слушать не хотел. Коррупцию не перебороть.

Мой отец так и не оправился от побоев. Он слабел на глазах, а мне вспоминались годы, проведенные в Японии. «Тигр». Настоящий. Бесстрашный и сильный. К 1994 году он уже не вставал с постели и совсем скоро его желудок отказывался принимать даже легкую и жидкую пищу.

Однажды он подозвал нас всех к своей постели.

– Я умираю, – пробормотал он. – Но вы должны выжить. И вернуться в Японию. Как угодно, но должны. И когда возвратитесь, расскажите всем, что я умер. Мои старые друзья помогут вам.

Дети расплакались:

– Дедушка! Дедушка! – кричали они.

Я отчаянно пытался раздобыть для него лекарств, но денег у нас не было. Он угасал на глазах. Скоро с трудом дышал и уже не говорил.

Но однажды днем он все же подозвал меня. Когда я подошел, он стал что-то бессвязно бормотать, но я не мог разобрать, что именно. В конце концов я понял – он хотел маленькую тяпку, которой мать выкапывала коренья и травы. Я не понимал, к чему она ему, но кто откажет умирающему в просьбе.

Едва отец взял ее у меня, как сразу же попытался засунуть ее себе в горло.

Я тут же выхватил ее у него.

– Что, черт возьми, ты делаешь? – вне себя завопил я.

Он указал на горло. Оно было забито мокротой, отец почти не мог дышать.

Его дыхание участилось. Мой сын и дочь стали растирать ему руки и ноги, чтобы разогнать кровь.

Некоторое время спустя он пристально посмотрел на меня. До конца дней мне не забыть этот взгляд. Он открыл рот, пытаясь что-то сказать, но сил уже не было. До нас доносилось его сиплое дыхание. Потом он закрыл глаза.

Минут 20 он как будто похрапывал, а я убеждал себя, что все, может быть, обойдется.

Но потом его храп прервался. В комнате стало тихо-тихо. Человек, которого когда-то звали «Тигром», умер.

Я похоронил отца в Тончхон-ри на дальнем склоне горы, что выходил на юг, к морю. Так, чтобы он мог видеть Южную Корею – свою родину. Его похоронами занималась администрация фабрики, где я работал, – кое-как, наспех. Я не знал, где Эйко, и не мог даже сообщить ей о смерти нашего отца. Я послал Хифуми телеграмму, но она не прибыла вовремя. У отца всегда было столько друзей, он помог скольким людям, но на его похоронах никто из них не появился.

Жизнь отца до сих пор остается загадкой для меня. И останется навеки. Он понимал, что стал жертвой обмана «Чхонрёна», но он никогда не жаловался на судьбу. Ощущал ли он, что виной всему было его чувство патриотизма, которым так злоупотребили? И этого мне тоже не дано знать. Разумеется, я любил его, однако есть вещи, которые я в нем никогда не понимал и не пойму.

Уже после его смерти моя сестра Масако сообщила нам, что нашла работу, и съехала со своими двумя пасынками. Я не знал, какую работу она могла найти, потому что нигде никакой работы не было, но она могла уехать просто потому, что нечего было есть. Я почувствовал себя опустошенным и одиноким после их отъезда.

Но несколько недель спустя ее оба пасынка среди ночи ввалились ко мне. Они исступленно кричали, что их мать избивают несколько человек. Я должен был сделать что-то.

Они повели меня по обледенелым улицам туда, где они жили. В ее комнате, вокруг моей сестры в кромешной тьме сидели пятеро парней.

Один из них загородил дверь.

– Ты – ее брат? Я одолжил ей 10 000 иен. Если ты не сможешь вернуть мне их, я эту сучку прикончу, – очень тихо сказал он.

– А ты кто вообще такой? Избил ее на глазах у детей. Получишь свои деньги. Я прослежу за этим. А теперь вон отсюда, пока я шею тебе не сломал! – заорал я.

Он замялся, но я понял, что он пытается оценить меня, соображает, не натравить ли своих присных и на меня. Но он просто стиснул кулаки и убрался вместе со своей компанией.

Найдя выключатель у дверей, я попытался включить свет, но его не было.

Моя сестра рыдала. Ее пасынки тоже расплакались и прижались к ней. Я осмотрелся. В темноте мало что можно было разглядеть, но одно было видно сразу: в комнате не было мебели. Они, разумеется, заняли эту комнату самовольно. И, разумеется, никакую работу Масако не нашла – она врала мне. Отсутствие работы означало отсутствие пайка. Ей только и оставалось, что занимать деньги в долг.