Крушение - Джонатан Келлерман

Шептать было необязательно. Дверь закрыта, мать не могла ничего услышать. Но нельзя было дать словам разрастись, нельзя было позволить им поселиться здесь.

– Понимаешь? Она простая, моя философия насилия: кровавые точки лучше, чем черные дыры.

Лео улыбнулся. Глумливо.

– А, понимаю! Ты ходил к тюремному психологу, месить дерьмо…

– Зачем?

– …мол, всем хреново в этой хреновой песочнице…

– Зачем?

– …рыться, рыться в рваных игрушках…

– Зачем?

– …ты сидел и думал о том, что позади, пока я думал о том, что впереди, а потом…

– Лео, да послушай же! Зачем ты это делаешь?

Феликс встал. Он больше не шептал.

– Лео?

– Потому что это мой единственный шанс.

– Нет. У нас было несколько шансов.

– Через два дня мы сделаем то, что полиции окажется не по зубам. Легавый Бронкс останется в дураках, а мы скроемся.

– Скроемся?

– Насовсем. После такого налета тут оставаться нельзя. Вот почему мы с тобой сейчас разговариваем. Я не хочу исчезать без тебя и без Винсента.

Проще бывало ответить, когда старший брат говорил насмешливо, высокомерно. Сейчас он говорил серьезно. По-настоящему. И требовал внятного ответа.

– Мне не нужны твои ворованные деньги, Лео. Я принял решение задолго до того, как ты сел, и ты это знаешь.

Взгляд на закрытую дверь столовой. За ней как будто звонки: два высоких звука, два пониже, снова два высоких.

– Так что я не участвую. Ты и тогда говорил – один раз. Как говоришь сейчас. Но ты будешь продолжать, продолжать, продолжать. Я это знаю. И ты знаешь, Лео. А я такой жизни не хочу.

Снова звонят. Ну точно. Потом мамины шаги и шум кухонной вытяжки, пробившийся, когда она открыла дверь столовой.

– Лео, это к тебе.

Шум вытяжки в сочетании с запахом почти готовой жирной рыбы с петрушкой. Но у заглянувшей в комнату матери вид был не такой радостный, недавнее предвкушение ушло.

– Полицейские. Хотят поговорить с тобой.

Дверь приоткрыта. Можно заглянуть в кухню. Двое мужчин и женщина. В верхней одежде, в уличной обуви. Но несмотря на гражданскую одежду – явные полицейские. Обоих мужчин Лео смутно помнил – он видел их утром, они проезжали мимо в обычной черной машине: постарше, с седыми усами, и помоложе, накачанный и загорелый. Он еще тогда сообразил, что эта парочка – высланный вперед авангард, который должен подтвердить: Лео Дувняк находится здесь, в доме.

Грабителя застрелили, его оружие упало на землю, так что Бронкс наверняка явится, но неизвестно, когда. Он угадал и ход мыслей легавого: взять его в доме матери, снизить вероятность сопротивления.

Обеденное время. До вечера еще далеко.

Они вполне успеют провести второй этап – визит домой – потом. Если что-то изменится… Тогда визит домой (предположим, один из автоматов попал к Бронксу) растянется, займет больше времени, чем он рассчитывал. Но изменить план – совсем не значит ухудшить. Новые обстоятельства всегда можно, всегда дóлжно, оборачивать в свою пользу. И он знал, как. Он воспользуется дневным допросом, чтобы спровоцировать этого гада, увести Джона Бронкса в неверном направлении, добиться, чтобы через два дня, когда они нанесут последний удар, легавый оказался в совершенно другом месте, дважды одураченный.

Лео пожал плечами и поднялся; Феликс подался вперед, прошипел никогда больше не говори со мной об этом. Он улыбнулся матери, погладил ее по щеке, как она гладила его вчера вечером, прошептал все устроится, мама, и вошел в кухню. Огляделся. Посмотрел в окно. Две машины на подъездной дорожке, в одной еще один полицейский, ждет его.

Но не Бронкс. Где он, мать его?

Он повернулся к седому.

– Что надо?

И получил ответ. Но не от того, кому задал вопрос, – от женщины, не намного старше его самого.

– Меня зовут Элиса Куэста. Надо, чтобы вы поехали с нами. На допрос. Нам нужна от вас информация.

Лео посмотрел на нее: высокая, стройная, невозмутимый взгляд. Такими же глазами смотрела на него мама, не укоризненно, не печально, легкие радость и предвкушение сменились доспехами прошедшего через многое человека, которые она надевала, когда братья были маленькими – доспехами, выкованными из ничего, и оттого такими тяжелыми. Лео молча кивнул, неважно, что именно он попытается сказать ей прямо сейчас, пошел к двери, к полицейскому на подъездной дорожке.

– Мы забираем вашего сына на допрос, но обыск проведем сразу, поскольку он указал ваш адрес как место нынешнего проживания.

Бритт-Мари посмотрела на молодую женщину из полиции. Обыск? Здесь? В ее доме? В ее новом безопасном мире? Который она сама выбрала, который построила, оставив за спиной стыд, постоянные шепотки о семейке уголовников?

– Я не понимаю.

Чужие люди станут рыться в этой ее новой безопасности, а новые соседи станут смотреть?

– В таком случае я хочу видеть ордер.

Даже тогда они не рылись в ее доме. Неужели случилось кое-что похуже? Неужели Лео сделал кое-что похуже? Он вчера вернулся поздно. В основном катался, мама.

Она как раз хотела повторить свой вопрос женщине, которая, кажется, командовала этой маленькой полицейской группой, когда ощутила надежные руки у себя на плечах – кто-то обхватил ее сзади.

– Он им не нужен, мама.

Руки повернули ее, обняли. Феликс.

– В этой стране полиция может войти в дом и перевернуть его вверх дном без всяких ордеров. Достаточно, чтобы прокурор встал не с той ноги.

– Полагаю, вы Феликс.

Элиса посмотрела на молодого мужчину – выше старшего брата, как-то грубее, и настолько же темный, насколько брат – светлый.

– Да.

– В таком случае я хотела бы…

Она достала из кармана куртки бумагу.

– …чтобы вы проверили, правильно ли здесь указан…

И показала на строчки в самом низу.

– …домашний адрес.

Он кивнул:

– Да. Все правильно.

– И вот это, в самом низу… вы можете подтвердить, что это правильный домашний адрес вашего младшего брата?

– Да.

– Спасибо. Я была бы благодарна, если бы вы внизу, вот здесь, записали, где я могу найти вас в дневное время.

Она протянула ему ручку; в этот же момент Бритт-Мари открыла духовку и вынула лосося. Сливки чуть подгорели. Она тяжело опустила форму на плиту. Глухой звякающий звук.

– Я требую, чтобы мне объяснили, в чем дело! Вы уводите одного моего сына и собираете информацию о двух других! Хотя они отбыли срок в тюрьме и провели два года на свободе – и за это время не совершили ничего такого, что могло бы вас заинтересовать!