Клара и мистер Тиффани - Сьюзен Вриланд

Я направилась прямиком в цех Тома Мэндерсона. Его грудь лоснилась от пота. Наборщик подал ему трубку, и несколько капель упали на пол от раскаленного кома. Стеклодув подул в мундштук трубки, чтобы создать пузырь, и Том сформировал его лопаточкой. Эту процедуру я уже наблюдала, но теперь мне было суждено увидеть нечто новое.

Прежде чем ком был полностью выдут и сформирован в шар, второй наборщик принес Тому ковш со стеклом из меньшего выпускного отверстия печи, который я сочла контрастным цветом, возможно, с составом, обеспечивающим переливчатость. С помощью длинных металлических клещей Том направил струйку второго стекла на этот шар, поворачивая его примерно на четверть, накладывая по нескольку мазков. Я подошла поближе и увидела, как он соединяет эти мазки нитью накапанного стекла, уложенного арабесками. Своими ловкими движениями он закладывал основание для украшения, которое держал в уме.

После того как стеклодув добавил воздуха, украшение, наложенное Томом, когда шар представлял собой всего-навсего яйцо, расползлось по раздувшейся колбе, а стеклодув ласково поглаживал его асбестовой лопаточкой. Каждый раз, когда полуготовое изделие затвердевало и охлаждалось, Том приказывал засунуть его обратно в выпускное отверстие печи. На меня одновременно нахлынуло слишком много впечатлений: красота жидкого стекла на трубке, его недолговечность, его сквозное свечение, увеличение в объеме, повторные возвраты в пылающее сливное отверстие, возрастающий ритм, скорость, лоснящаяся от пота кожа Тома, курчавые черные волосы на его груди, выразительность его выпуклых мускулов… Без всякого предупреждения Том метнул трубку и вазу в мою сторону, чтобы я могла взглянуть на нее поближе, и меня пронзила дрожь.

Он передал ее помощнику и широко расправил плечи. Том подобрал капельку стекла, упавшую на пол, и покинул свою рабочую площадку, чтобы отдать ее мне. Сложив ладонь ковшиком, я заколебалась, принять ли в нее то, что, как я полагала, обожжет.

— Положитесь на меня.

Я резко выдохнула, когда стеклодув коснулся капелькой своих губ. Теперь я охотно приняла ее. Она еще хранила тепло, но не была слишком горячей, чтобы обжечь. Я держала ее в своей руке на всем обратном пути до поезда, ликуя от пережитого волнения.

А что же Эдвин? Вызовут ли его мускулы такое же волнение во мне, как атлетическое сложение Тома? Растут ли и у него на груди черные волосы? Получит ли он удовольствие от того, если я буду гладить их? Ожидает ли меня какая-то прелюдия в постели, или он будет действовать напористо и прямолинейно, грубо или нежно? Я не могла представить его неуклюжим. Раздастся ли какой-то звук в кульминационный момент? Или его лицо исказит гримаса? Или выражение эйфории? Станет ли это столь всепоглощающим, столь проникновенным, что любовь к простому неодушевленному стеклу испарится в сравнении с тем, что он совершил?

А если это не окажется всепоглощающим? Если мое прикосновение ничего не значит, ничего не пробудит в нем? Вдруг повторятся мучительные ночи, которые я испытала с Фрэнсисом?

Холодный ужас сковал меня. Что, если Фрэнсис был прав и его неспособность была моей виной? Я не могу вновь пройти через подобное унижение. Конечно, это будет более возбуждающе, нежели с Фрэнсисом, чьи седые волосы на груди росли клоками и живот нависал над ремнем. Надо было разумно подойти к этому. Перед замужеством, пока оставалось время на отступление, если в том возникнет необходимость, невзирая на книгу моей матери об этикете и проповеди моего отчима, я должна была доказать себе, что не дам повода для разочарования и Эдвин тоже не обманет моих надежд.

В следующий раз, когда я встретилась с ним, мы пошли посмотреть короткий французский фильм о Лоэ Фюллер, исполняющей танец «Серпантин» и создающей неистовую последовательность летящих форм размахиванием десятками ярдов шелка. Я была в полном восторге, потому что артистка стала не только сенсацией современного танца, но и живым символом ар-нуво.

Прогуливаясь с Эдвином в направлении парка на Мэдисон-сквер, я все еще держала на него обиду за то, как он покинул меня в Натли, и дала ему понять это.

— Меня стошнило. Я не хотел, чтобы ты видела меня таким, — оправдался он.

— Короткое объяснение исправило бы многое.

— Мне надо было поскорее убраться. Я знал, что Джордж позаботится о тебе.

— Но это не помешало тебе оставить нас в волнении по поводу твоего блуждания в темноте по колено в снегу. Это безрассудство.

— Я сожалею. — Эдвин на ходу поцеловал мою руку, затем прочистил горло и произнес: — Мне надо сказать тебе кое-что. Через несколько месяцев я на некоторое время покину вас. «Образовательное благотворительное общество» в Чикаго обратилось ко мне с просьбой произнести программную речь на их ежегодном собрании по сбору средств в августе. — Он сделал довольно длительную паузу, чтобы увидеть мою реакцию. — И я согласился.

Я резко остановилась на тротуаре. Мне взбрело в голову ошеломить его точно так же, как это сделал он. Без малейшего колебания я заявила:

— Разреши мне поехать с тобой. Предсвадебный медовый месяц. Я уйду из студии Тиффани.

— Ты был изумителен, Эдвин. Аудитория просто ловила каждое твое слово.

За ночь мое восхищение возросло еще больше, и, когда мы покинули Чикаго на поезде утром после речи Эдвина, восторг бил в нас через край из-за его успеха там, а во мне еще и в предвкушении ночи любви. Мы мчались в северном направлении на Большом Северном экспрессе вдоль озера Мичиган. В купе больше никого не было, и мы наслаждались обществом друг друга. Затем нам предстояло пересесть на железнодорожную ветку до озера Джинива в штате Висконсин — любимое место Эдвина с самого детства.

— Когда-нибудь раньше слушатели устраивали тебе овацию стоя?

Прежде чем подтвердить, он открыл окно вагона и подставил лицо ветру. Скромное «да», унесенное ветром. Эдвин отодвинулся от окна.

Я подмигнула ему.

— Может быть, сегодня ты заслужишь еще одну.

— Думаю, аудитория поняла, что нам требуется признать взаимозависимость между классами для превращения благотворительных обществ из филантропических в самостоятельную силу для проведения социалистической политики и трудовой реформы.

Дорогой озабоченный Эдвин, такой серьезный, что даже не уловил мою невинную шуточку.

— Как только наработаю первоначальный капитал в Мексике и еще год потружусь на Нижнем Ист-Сайде, я буду готов выставить свою кандидатуру на выборах в Законодательное собрание штата.

— А я бы хотела потрудиться на твоей нижней стороне. Как ты думаешь, нам удалось бы ощутить нечто возбуждающее? Мы оба могли бы обрести повод для аплодисментов.

Он резко повернулся ко мне.

— Клара! Я не представлял, что ты можешь быть такой… фривольной.

Я бросила на него дразнящий взгляд.

— Приключения и сюрпризы…