Две дамы и король - Ольга Играева

— Управление внутренних дел… — прочитал тот. — А в чем дело?

И улыбнулся собственному невольному каламбуру. Он держался довольно спокойно, лишь слегка настороженно.

— Документы. — Занозин не ответил на его вопрос — еще чего не хватало. — Только медленно.

Парень полез в карман куртки и вынул оттуда паспорт.

— Мигура Юрий Степанович, — полистал паспорт Вадим. — Зачем вы преследовали женщину с красным рюкзаком?

— Ты чего? Никого я не преследовал, — усмехнулся парень. Было видно, что он заметно расслабился. — Иду, никого не трогаю…

— Починяю примус, — закончил за него Занозин.

— ..няю примус, — парень рассмеялся — последние слова они произнесли одновременно, в унисон.

— Смотри-ка, начитанный, — жестко проговорил Занозин. После того, как они хором повторили слова Бегемота, он почувствовал симпатию к этому парню, и Вадиму это опять не понравилось. К противникам чувствовать симпатию опасно.

— Слушай сюда, — продолжил Вадим. — Не валяй дурака, иначе я вызываю наряд и мы поедем разбираться с тобой по полной программе уже в отделение.

Еще раз: зачем ты шел за женщиной с красным рюкзаком?

— Ладно, ладно, — с досадой сказал тот. — Опусти «пушку», не бойся, мне неприятности не нужны.

Он помолчал несколько мгновений, повернув голову вбок и глядя задумчиво в проем подворотни в сторону бульвара. Потом нехотя снова обернулся к Занозину.

— Зачем, зачем? Что за идиотские вопросы? — с вызовом проговорил он. — Ты что, не мужик, что ли?

Не понимаешь? Понравилась. Познакомиться мечтаю.

Дальше сероглазого будто прорвало. Он заговорил оживленно, пытаясь вызвать в Занозине сочувствие и стараясь поймать его взгляд:

— Я давно ее приметил. Я тут живу недалеко. Ее каждый день здесь у метро можно встретить. Я как ее увидел, так просто отпал — посмотрела на меня будто вскользь, а глаза такие завлекающие, приглашающие… Но из тех, к которым так просто не подъедешь, сразу видно. Хоть и знаки глазами подает, а любит поиграть, недотрогу строит из себя, чтобы за ней походили. Идет как королева. Я понял тогда, что ей понравился… Что тут такого? Сам, что ли, в молодости за бабами не ходил?

Вадим недоверчиво слушал эту ахинею. Весь этот бред ему совсем не нравился. «Псих, что ли?» — подумал он, однако обратил внимание, что бред бредом, но выглядит парень как супернормальный и в высшей степени контролирующий себя человек. Смотрел он спокойно, держался уверенно, говорил складно и, что совсем неприятно, — умело вызывал в Занозине сочувствие.

— Хватит, — прервал его Вадим. — Говоришь, живешь рядом. А судя по паспорту (он снова полистал книжицу) живешь ты на далекой окраине… А, что скажешь?

Но парня вопрос отнюдь не поставил в тупик.

— Это я прописан на далекой окраине — у жены.

Но мы с ней разъехались, я теперь квартиру в центре снимаю, вот здесь, на Пречистенке.

В его тоне уже звучало чуть ли не снисхождение.

Вадим подумал, что выжал из этой сцены максимум возможного и пора ее завершать.

— Значит, так. Чтобы я тебя больше рядом с этой женщиной не видел. Твою фамилию я запомнил — в случае чего найду без вопросов. Понял?

— Вполне, — спокойно улыбнулся тот. — Больше не увидишь, хранитель женской чести. Как бы баба ни нравилась, а если из-за нее столько возни, то и даром не надо. Оставляю ее в твоем распоряжении.

Какая у нас, оказывается, ментовка шустрая…

— Придержи язык, урод, — напутствовал его Занозин, протягивая паспорт.

Парень выдернул из руки Занозина паспорт, убрал его в карман, поднял с земли свою кепку, хлопнул ее о колено и, насвистывая, вышел из подворотни. Судя по последней реплике и свисту, Вадиму все-таки удалось подпортить ему настроение. Он постоял немного в тени подворотни, потом спрятал пистолет в кобуру под мышкой, одернул куртку, расчесал пятерней волосы и как ни в чем не бывало вышел на свет. Подумав, направился к метро — там рядом с входом должны быть телефоны-автоматы. Надо было позвонить Регине Никитиной. «Регине Евгеньевне…» — повторил про себя Занозин.

— Алло! Регина Евгеньевна?

— Вадим! Это вы? Где вы? Все в порядке?

Голос у Регины Никитиной был заметно обеспокоенный и нервный.

— Да, это я. Все в порядке. Я надеюсь, за вами больше не будут ходить.

— Где вы?

Занозин не спешил отвечать, но потом все-таки сказал:

— Да здесь, у метро «Кропоткинская».

— Вадим, пожалуйста, поднимитесь ко мне, расскажите подробности. Да и чаем я вас хотя бы должна напоить…

Занозин мгновение подумал — идти, не идти? Когда терзают сомнения, делать что-либо или не делать, то лучше не делать, знал он по опыту. И…

— Лучше кофе… — проговорил он наконец медленно. «Успокойся, — убеждал он себя, — ты идешь по делу. В конце концов, на тебе висит это дело об убийстве Губиной. Это обычная работа. Все равно так или иначе с ней придется встретиться и кое о чем еще расспросить. Что за интеллигентские метания?»

Регина ждала его на лестнице у открытой двери.

У ее ног переминался оживленный бассет.

— Это Троша, — представила собаку Регина. — Он очень любит гостей.

Бассет из кожи вон лез, чтобы подтвердить слова хозяйки. Он прыгал вокруг Занозина, виляя не только хвостом, но и всем телом.

Регинина квартира когда-то была большой коммуналкой. Постепенно соседи — почти все они были одинокие пенсионеры — разъехались, расселились.

А когда наступил рынок, Никитины помогли выбить новые квартиры остающимся старушкам, а сами выкупили все комнаты, приватизировали жилье и сделали ремонт. Теперь это было большое лабиринтообразное пространство с высокими потолками и тяжелыми старыми деревянными дверями. В квартире из-за разросшихся за окном деревьев всегда стоял полумрак и ощущалась прохлада. Мебель была не новая, и пошлым евроремонтом даже не пахло.

Бывшая коммунальная кухня была большой, уютной и самодостаточной — как прикинул Вадим, в ней спокойно можно было жить как в отдельной квартире. Здесь стоял диван, телевизор, под рукой располагался холодильник (а там, предположим, пиво). Занозин сел на диван, утонув в пружинах, и представил, как классно здесь, должно быть, сидя на диване с пледом и мягкими подушками, смотреть футбол. На диван прыгнул бассет и пристроился рядом, касаясь Занозина теплым боком.

Регина поставила перед ним чашку горячего кофе, а сама села напротив, опершись на руку. Сейчас она не казалась особенно красивой — волосы растрепаны после прогулки под дождем, ресницы совсем бесцветные, губы бледные, лицо издерганное. Зато теперь она выглядела милой, понятной, трогательной, домашней, хотя и было видно, что сегодня она нанервничалась.