Ни о чем не жалею - Даниэла Стил

Она выждала еще немного, думая, что Элоиза хотя бы поцелуетдочь на прощание, но та почти толкнула девочку в объятия настоятельницы.

— До свидания, Габриэла, — сказала она холодно и…отвернулась, встретившись со взглядом все понимающих глаз дочери. Именно в этотмомент Габриэла поняла, что это такое, когда тебя бросают, и как это больно,когда тебя бросают… Больнее всего на свете.

Неожиданно она замолчала и стояла очень тихо и прямо, хотярыдания продолжали сжимать ей горло.

Элоиза быстренько выскользнула за дверь.

Простучали по коридору каблуки ее туфель, и на несколькосекунд воцарилась тишина. Тишина и одиночество окружали Габриэлу со всехсторон. Она медленно начала погружаться в них, как в бездонную пучину, но тутее взгляд остановился на лице настоятельницы. Глаза мудрой женщины были словнодва маяка во мраке, словно два светоча жизни, словно две руки, протянутыхутопающему. И тут что-то произошло. Словно не взгляды, а души встретились вэтот момент — встретились, разглядели и потянулись друг к другу.

В следующую секунду матушка Григория шагнула к судорожновсхлипывающей девочке и, не говоря ни слова, прижала ее к себе.

После недолгого колебания Габриэла тоже обхватила ее обеимируками. Она поняла или, вернее, почувствовала желание и способность старойнастоятельницы защитить ее от этого жестокого мира, который нанес ей глубокую,почти неисцелимую рану. В этих объятиях были сила, нежность и любовь. Габриэлазнала, что отныне может на них твердо рассчитывать. Девочка уткнулась лицом вгрубую черную ткань накидки и снова заплакала. И эти очищающие слезы вымыли изее души боль, страх, отчаяние и горечь невосполнимых потерь, которыми былаполна маленькая жизнь Габриэлы. Здесь она была в безопасности — она твердознала это и продолжала рыдать, но уже от счастья и чувства невероятногооблегчения.

Первая трапеза Габриэлы в монастыре Святого Матфея оставилау нее двойственное впечатление. Все ей здесь было внове, все вызывало удивлениеи даже беспокойство, порожденное боязнью совершить какой-нибудь непростительныйпромах, однако, несмотря на это, Габриэла чувствовала себя очень уютно и неиспытывала привычного гнетущего страха.

Перед трапезой все сестры в течение часа молились вмонастырской церкви вместе с матушкой Григорией, и девочка была поражена ихсуровой сосредоточенностью и тишиной, в которой они внимали латинским молитвам.Но в трапезной те же самые сестры, которые казались ей совершенно одинаковыми,безликими и молчаливыми, почти мрачными, совершенно преобразились.

По случаю воскресенья сестрам разрешалось разговаривать вовремя еды, и огромная трапезная, в которую робко вошла Габриэла, оказаласьполна весело щебечущими, улыбающимися, счастливыми женщинами.

В монастыре жили около двухсот монахинь и послушниц, причембольшинство из них были не старше двадцати — двадцати пяти лет. Пожилых —ровесниц матушки Григории, было всего около полутора десятков, а совсем старых— и того меньше. Монахини преподавали в ближайшей школе или работали сиделкамив одной из больниц. Разговоры за столом в основном вертелись вокруг медицины исмешных случаев на уроках, однако многие говорили и о политике или о простыхдомашних делах — начиная с того, как лучше приготовить тушеную морковь счесноком и соей, и заканчивая кружевоплетением и шитьем.

Появление Габриэлы не осталось незамеченным, но внимание,проявленное к ней обитательницами монастыря, не было тягостным. К концу трапезыпочти каждая из монахинь обменялась с ней шуткой, парой слов или просто улыбкойили приветливым взглядом. Даже самая старая сестра Мария Маргарита — та самаяпривратница, которую Габриэла сначала приняла за ведьму, — подошла к ней,чтобы погладить по голове. Вскоре Габриэла узнала, что, несмотря на устрашающуювнешность, все в монастыре очень любили старую и мудрую тетушку Марию. Вмолодости, еще совсем юной девушкой, сестра Мария миссионерствовала в Африке идаже была ранена туземцами во время какого-то конфликта между племенами. Вмонастыре Святого Матфея она жила вот уже больше сорока лет и была высшимавторитетом в вопросах веры, благо Священное Писание знала назубок. В этом сней не могла сравниться даже матушка Григория, на плечах которой лежали восновном хозяйственные и организационные заботы.

Но все это стало известно Габриэле гораздо позже; сейчас жеона только удивлялась — удивлялась всему, что видела вокруг. Она, которая всюжизнь была одинока как перст, вдруг оказалась в настоящей семье, состоящей издвух сотен женщин, каждая из которых относилась к девочке тепло и дружелюбно,как к младшей сестре. Это , было так непривычно, что Габриэла даже растерялась.

Она не заметила ни одного злого или, по крайней мере,недовольного лица, и это тоже было неожиданно и странно. «Не могут же они всебыть совершенно счастливыми. Так не бывает!» — подумала она и на всякий случайпридвинулась поближе к матушке Григории, в которой по-прежнему чувствовала своюглавную защитницу. После десяти лет жизни с Элоизой, больше всего напоминавшейхождение вслепую по минному полю, ей трудно было принять хорошее отношение какдолжное. Все ей казалось чуть ли не сном. И все же, с благодарностью кивая вответ на добрые слова или называя свое имя, когда кто-то из сестер подходилпознакомиться, Габриэла уже чувствовала, что ей здесь будет хорошо. Одни именамонахинь — сестра Элизабет, сестра Аве Регина, сестра Иоанна, сестра София,сестра Юфимия, сестра Энди, сестра Жозефа — звучали для нее как райская музыка.

— Добро пожаловать к нам, Габи, — сказала ейсестра Лиззи — молодая красивая женщина со светлой гладкой кожей и большимизелеными, смеющимися глазами. — Ты еще слишком молода, чтобы бытьмонахиней, но богу может потребоваться и твоя помощь.

А Габриэла так растерялась, что не сразу нашла, чтоответить. Ее еще никто никогда не называл «Габи», никто не смотрел на нее такласково и весело, как мог смотреть только ангел небесный. Габриэле ужаснозахотелось дружить с Лиззи, разговаривать, выполнять для нее мелкие поручения,лишь бы всегда быть рядом.

А Лиззи — без всяких вопросов со стороны девочки —рассказала ей, что она пока только готовится к первому постригу и что желаниеслужить богу возникло у нее давно. В тринадцать лет она заболела корью, и ейбыло явление Девы Марии. И больше Лиззи уже не сомневалась, какой путь ейпредуготован.

— Тебе, быть может, это покажется странным, —закончила она свой рассказ, — но на самом деле подобные вещи случаютсячаще, чем принято считать.

Теперь Лиззи было двадцать лет, и она работала сиделкой вдетском отделении муниципальной больницы.

Должно быть, именно поэтому ее сразу потянуло к бледной,напуганной девочке с большими голубыми глазами.

Она сразу почувствовала, что за этой скованностью, за , этимне по возрасту печальным взглядом скрывается какая-то трагедия, которойдевочка, возможно, так никогда и не решится с ними поделиться.