Опыты психоанализа: бешенство подонка - Ефим Гальперин

– А кто вы такой, чтобы предлагать?

– Ну, мы просто с вами беседуем…

– То, что мы с вами разговариваем, гражданин Ульянов, вовсе не означает, что мы беседуем.

– М-м-м… Сегодня есть возможность вывести страну из-под удара. С нами, большевиками, народ! Наши идеи…

– Не дурите мозги, Ульянов! С вами народ… Вы чужие! Давно не были в стране, ничего толком про нынешнюю её жизнь не понимаете. Вон сколько бьются кадеты, эсэры, которые местные. Свои! У них не получается, а у вас, большевиков, раз-раз и в дамки. Всё просто. Я худо-бедно, но финансист… У них, у всех нет столько денег, сколько вам отваливает Германия. Эх, это же, сколько швали сбегается к вам на ваши деньги! Вы финансируете десятки газет, агитаторов, нечистых на руку полицмейстеров, чиновников, генералов и министров. И потом, я читал ваши работы, Ульянов. Эти «Апрельские тезисы»… «Программа-минимум», «программа-максимум». Там всё о том, как разрушить. И ни слова о том, как строить.

– Ну, что Вы, любезный Михаил Иванович! А вот моя новая книга «Государство и революция»… Ведь даже в названии «Государство»! У меня есть чёткий план. Обеспечить на местах демократический выбор депутатов. Довести страну до Учредительного собрания. И в январе законодательным путём передать власть ему. Я хочу удержать страну, чтобы она не свалилась в гражданскую войну. В резню всех со всеми. Ну, вы же видите, что такое Керенский. И эти болваны царские генералы. А на другой чаше весов эта банда… Зиновьев, Каменев. А я готов взять ответственность на себя. Это же моя страна. Я русский человек! В отличие от этих – он перекривляет акцент Зиновьева – мы с Вами славяне, Михаил Иванович.

– Ну, я бы не советовал поднимать эту тему, внук Менделя Бланка из Житомира.

Ленин молчит некоторое время и трагическим шёпотом продолжает.

– Представьте, каково мне… Знающему, что делать. Сидеть, сложа руки. Нет, не сложа! Из-за вас я со связанными руками! Да, я наивный человек. Сами знаете, эти немцы такие педантичные… Но теперь, пользуясь ситуацией… Эта свора! Во главе американский иудушка Троцкий, французский Каменев… А немцы ведь не только на меня делают ставку. Вон левые эсэры с их зверьём – моряками… Вы же видите, что делает кокаин с их недоразвитыми крестьянскими мозгами. Ну как я могу их обуздать, зная, что надо мной, как дамоклов меч висит эта дурацкая бумажка!? Я вам даю честное благородное слово дворянина, что всё будет… Учредительное собрание. Независимость Украины. Вот вы там намудрили с присоединением губерний… Всё! Ваша Украина станет независимой республикой. Поверьте мне. В конце концов, если я сделаю что-то не так, у вас будет полное право взорвать свою бомбу. Если я… Вы на главной площади сможете меня расстрелять!

Терещенко молчит, низко опустив голову.

– Мы из разных поколений, – вкрадчиво продолжает Ленин. – Но попытайтесь меня понять, дорогой Михаил Иванович. Вся моя жизнь… Я ведь к этому моменту шёл, обрекая себя на голод, холод, постоянную борьбу, ссылку, аресты. Это ведь единственный шанс в моей жизни! Я уже старый человек…

Ленин рыдает совершенно искренне. От бессилия и обиды. Жалко ему себя – небритого, мятого, в затрапезной одежонке:

– Меня отодвигают жалкие авантюристы… А эти наглые безграмотные мальчишки! Свердлов, Рошаль! Кто такие?!

Терещенко поднимает голову. Порывисто встаёт:

– Я не наивен, Ульянов. И я вам не верю. Но… Хочу верить! Вы очень хитрый человек, и может быть, обойдя всех, совершите справедливый поступок…

Ленин бросается его обнимать. Высокий Терещенко и коротенький Ленин. И столько открытости и простодушия в словах Терещенко, что Ленин немного отступает и долго смотрит в лицо Терещенко. И если вначале это взгляд бывшего в истерике жалкого попрошайки, и в тоже время артиста, сыгравшего удачно в искренность, то теперь это взгляд человека, делающего для себя важное открытие.

– Господин Ульянов, вот Вам моё честное слово. Но имейте в виду. Я буду вправе…

– Несомненно! Вы будете вправе! Завтра утром все министры будут на свободе. Вы в первую очередь!

– Тогда, пожалуйста, ещё Пётр Моисеевич Рутенберг. Я его подвёл. Запишите «Рутенберг».

– У меня хорошая память, – говорит Ленин, вытирая слёзы.

Ленин выходит из камеры. В коридоре его ждёт гауптман. Молчаливый вопрос – убивать? Ленин отрицательно качает головой. Известным по памятникам жестом он протягивает руку вперёд. Решительно идёт по коридору. Выходит к машине. Садится. Гауптман, недоумевая, садится за руль.

– В Смольный! На Съезд!

Машина трогается. За ней грузовик сопровождения. Выезжают из ворот Петропавловской крепости.

В машине Ленин и науптман.

– Он назвал место, где находятся документы? – спрашивает гауптман.

– Зачем?! Он даёт гарантии.

– Гарантии?!

– Честное благородное слово, что никаких действий предпринимать не будет.

– Человек чести?

– Да!

Едут. Ленин смотрит прямо перед собой. И вдруг бьет себя по колену:

– Чёрт, чёрт, чёрт! Наваждение! Как пелена с глаз. Я понял, с кем имею дело. Вернее, с чем…

– Ну?

– Вам, немцам, это не понять.

– Загадочная русская душа?

– Совершенно верно. Архизагадочная, блядь!

– До-сто-ев-ский? Правильно? «Идиот»? Князь Мышкин? Да?

– Да! Прекраснодушные идиоты! – Ленин улыбается. Резко поворачивается к гауптману. Окидывает его взглядом. – Герр гауптман, насколько я помню, герр Мирбах сказал, что вы в полном моём распоряжении.

– Так точно.

– То есть, ха-ха, и костюмчик на вас тоже… В моём распоряжении… Ну, не могу же я появиться на съезде в таком затрапезном виде. Ну, ботинки у меня, допустим, ого-го.

За стеной гремит оркестр. Смех. Гауптман открывает свой саквояж, достаёт бритвенный прибор, развешивает свежую рубашку и кальсоны.

– Всегда вожу с собой.

– Вы настоящий немец! – смеётся Ленин – «Порядок-основа всей жизни»!

Гауптман весело кивает. И под музыку из оперетты, доносящуюся из зала ресторана, он бреет Ленина. Тот смотрит в зеркало и напевает мелодию «Без женщин жить нельзя на свете, нет»…

Матрос Егор заносит бадью воды:

– Пейте досхочу!

– Послушай! – тихо говорит ему Рутенберг – Где тот человек, которого ты выводил? Терещенко?