Котовский. Робин Гуд революции - Олег Смыслов

2 марта 1917 года Николай II отрекся от престола. В свою очередь, отрекся от престола и его брат Михаил. К власти в России пришло Временное правительство. Как точно подчеркивает Н. Верт, «придя к власти, они не преследовали цель изменить экономический и общественный порядок, а только обновить государственные институты и выиграть войну, оставив проведение структурных реформ Учредительному собранию. (…)

Правительственная декларация, опубликованная 6 марта, лишь утвердила меры, ставшие самоочевидными в результате победы революции и которые никто, соответственно, не был склонен причислять к заслугам правительства: провозглашение гражданских свобод, амнистия, созыв Учредительного собрания, отмена смертной казни, прекращение всякой сословной, национальной и религиозной дискриминации, признание права Польши и Финляндии на независимость, обещание автономии национальным меньшинствам. Обращаясь к патриотическим чувствам солдат и призывая их продолжить войну до победного конца, декларация от 6 марта не осмелилась ни официально провозгласить республику, ни затронуть самые жгучие социальные проблемы…».

Характерной чертой этого нового времени, по мнению А. Иконникова-Галицкого, стал угарный цвет криминала: «На несколько лет преступление в России стало обыденным явлением, насильственное лишение собственности — государственной политикой, убийство — нормой жизни. Начало социальному безумию положила Февральская революция. О ее криминальной составляющей обычно упоминают кратко. Так, две-три фразы: мол, открыли тюрьмы, выпустили уголовников, сожгли окружной суд. На самом деле в те дни была под корень уничтожена вся правоохранительная система…»

Коснулось все это и Одессу… 8 марта в одесской тюрьме взбунтовались заключенные. Часть из них просто разбежалась. Начальником тюрьмы стал обыкновенный поручик, по-современному — старший лейтенант. Через 4 дня местные газеты сообщали новости и из тюрьмы: «Все камеры открыты. Внутри ограды нет ни одного надзирателя. Введено полное самоуправление заключенных. Во главе тюрьмы — Котовский и помощник присяжного поверенного Звонкий. Котовский любезно водит по тюрьме экскурсии». Но что это? Григорий Иванович не сбежал! Как? Почему? Никто в эту информацию не хотел верить. Обыватель думал, что все это утка. Но поверить пришлось.

«Что ж, одна разительная перемена в Котовском после вынесения смертного приговора и последующей замены его каторгой действительно произошла, — размышляет Б. Соколов. — К чистой уголовщине он больше не вернулся. Впрочем, на это скорее повлиял не смертный приговор, а случившаяся вскоре Февральская революция. Все-таки Григорий Иванович не был обыкновенным бандитом-налетчиком, иначе не было бы у него столь необычной судьбы. В победившей революции Котовский увидел возможность реализации собственного анархического идеала. Но очень скоро пришел к выводу, что без сильной государственной организации его не осуществить. И стал убежденным государственником».

Котовский действительно не стал возвращаться к прошлому. И это лишний раз подтверждает, что он никогда не был уголовником в полном понимании этого слова. Не был он и убийцей. Существует мнение, что Григорий Иванович после революции, так сказать, просто «соскочил». Но и с ним трудно согласиться. Разительные перемены с такого рода людьми происходить не могут. В 35 лет люди уже не меняются.

Сказать, что Котовский «завязал», также нельзя. Просто новое время его прежнюю борьбу назовет «классовой» и найдет ему в ней применение. Вот только тогда он превратится из героя народного в героя государственного.

А пока шел 1917 год. Участие Котовского в революции подтверждают чудом уцелевшие документы: «В Совет Рабочих Депутатов. Заявление. Мы, представители тюремного комитета (арестантского), просим Совет РД в ближайшем заседании поставить на повестку дня о заслушивании представителей наших с требованиями заключенных тюремного замка и также о текущих нуждах последнего. Председатель комитета В. Фейгель, члены Г. Котовский, А. Альперин. 16 марта 1917 года».

31 марта одна из одесских газет писала: «Слухи о побеге Котовского — недоразумение. Секция общественной безопасности Исполнительного комитета С.Р.Д. дала ему поручение по розыску провокаторов, которых он хорошо знает. По исполнению поручения Котовский вернется в тюрьму».

Григорий Иванович действительно покидал тюрьму по поручению комитета, возвращаясь туда к отбою.

Надежда Владимировна Брусилова-Желиховская все в том же дневнике запишет следующее воспоминание о тех мартовских днях: «Тут вскоре разыгралась Февральская революция, и смута душевная все усиливалась. В городе было неспокойно. Уголовная и политическая тюрьма разбежалась. Котовский мне просил передать, чтобы я была спокойна, что он пользуется таким авторитетом среди разбежавшихся, что соберет их всех обратно и водворит порядок, что он и выполнил. Я была ему крайне благодарна, так как по городу ходили чудовищные слухи. Жители боялись вечером выходить на улицу, грабежи участились и т. д., и т. д.

Дня через два, в то время, когда у меня в залах было много дам и барышень, моих помощниц по делам благотворительности, мне позвонил журналист Горелик. Это был очень симпатичный еврей, газетный работник, и я много раз имела с ним дело. Он по телефону просил меня принять его вместе с Котовским. Я отвечала согласием.

Мои девицы и дамы — врассыпную, визжат и охают.

— Как Вы не боитесь, Надежда Владимировна, ведь он разбойник…

— Ну да, конечно, он сейчас ворвется и всех нас перестреляет, — трунила я над ними. Минут через двадцать швейцар докладывает лакею, тот мне, и появляется Горелик в обществе бритого человека с умным, энергичным лицом.

— Я пришел, чтобы поблагодарить Вас, позвольте поцеловать ручку, которая даровала мне жизнь.

Я в свою очередь поблагодарила его за энергичную помощь властям в тюрьме в борьбе с уголовными преступниками. Мы обменялись еще несколькими словами. В тот день как раз были телеграммы о том, что вызванный было в армию с Кавказа великий князь Николай Николаевич остановлен на пути, что Временное правительство передумало и отклонило свое решение. Это, конечно, было сделано по распоряжению солдатских и рабочих депутатов, то есть по указанию большевиков. Но Котовский тогда их не знал, ничего общего с ними не имел, они позднее его к себе пристегнули.

Он тогда, увидев на моем столе большой портрет великого князя, заговорил об этом вопросе сам:

— Какую ошибку делает Временное правительство. Разве можно в то время, когда война не кончена, устранять от армии такого опытного, популярного, всеми в войсках любимого человека.

Это его подлинные слова. Что-то на большевика не похоже».

Деятельность Котовского в марте 1917 года была поистине бурной. Так, 23 марта в городском театре был дан целый концерт в «пользу жертв революции». В антракте наш герой устроил аукцион, на котором выставил свои кандалы: ножные за 3100 рублей приобрел известный в Одессе адвокат К. Гоберг и тут же пожертвовал их театральному музею, а ручные купил всего за 75 рублей владелец «Кафе Фанкони» и в рекламных целях выставил их в витрине своего заведения. Из общей суммы вырученных денег Григорий Иванович около 800 рублей пожертвовал в фонд помощи заключенным одесской тюрьмы. Как он распорядился остальной суммой, и по сей день неизвестно.