Христианство и страх - Оскар Пфистер

Но в борьбе с навязчивыми идеями, словно в болоте, тонет так много душевных сил, и так мало остается тех, какие можно направить на любовь, что мы не можем говорить об удачной сублимации. Пусть этика и религия решают, как лучше всего бороться со страхом. Если понимать под сублимацией вместе с Фрейдом замену сексуальной цели «более отдаленной и более ценной для общества»[98], то при определенных обстоятельствах нравственное развитие (при котором, в соответствии с сексуальной этикой Иисуса, также нужно одобрить и секс, о чем мы еще скажем), или, в религиозных терминах, полное предание себя Богу, нужно отметить особенно, как наилучший способ совладания со страхом; оно включает в себя исцеление от страха и его невротических воздействий, а также оптимальные компенсации.

Также стоит отметить, что страх и борьба с ним оказывают сильное влияние на философские и религиозные воззрения[99]. Не нужно быть блестящим знатоком людской природы, чтобы узнать в богословии Кьеркегора или в его полемике с Мартенсеном и Церковью отражение его страха, а точнее – страха, рожденного чувством вины и тесно связанного с его отношением к отцу. Другим удается полностью преодолеть страх, и всей своей религиозной жизнью они выражают радость от обретенной свободы в любви Божией.

Медицинский подход (применяемый в сути проблемы) ведет нас к заблуждению: он подразумевает, что любой страх – это нечто плохое, а любое устранение страха – победа. Нет ничего более неправильного! Попытка устранить страх может нанести ущерб всей личности, и, возможно, этого недостатка не избежать. Так, например, любой невроз навязчивых состояний связан с потерями в любви, даже если он сам особых проблем не вызывает, и энергия, которая могла бы пойти на принятие нравственных решений, тратится на компульсии. И наоборот, из конфликтов, связанных со страхом, могут возникнуть высочайшие сублимации: для медицины и жемчужина – итог болезни. Врач как таковой призван лишь изгнать страх, мешающий пациенту. Религиозный психолог и специалист по религиозной гигиене придерживаются иных взглядов.

Нельзя предсказать, получится ли защититься от страха, если нам известна лишь его степень. Порой тяжелейший страх преодолевается легко, а легкий устранить почти невозможно.

Страх может быть определенным симптомом болезни, но иногда овладевает и здоровым человеком. Если не брать во внимание некоторых органических заболеваний, которые нас сейчас не интересуют, страх играет главную роль при тревожных неврозах, при меланхолии и в депрессивной фазе маниакально-депрессивного психоза в циклотимии (два последних случая часто трудно отделить друг от друга). Но сильный страх может присутствовать и при шизофрении в кататонической и параноидной формах, и при прогрессирующем параличе. В чистом виде, между прочим, в действительности они почти не встречаются, таким образом, некоторые авторитетные психиатры даже говорят о «едином фундаментальном психозе» и отрицают существование вышеназванных болезней, потому что в каждом конкретном случае соединяются различные типы, хотя главенствовать может только один или другой.

В то же время мы придаем особое значение тому факту, что у здоровых людей очень часто встречается приближение к различным типам упомянутых болезней; при этом решающую роль в том, будет ли человек причислен к больным или к здоровым, играет положенная в основу норма и более или менее строгое следование ей. Поражает «эластичность» утверждения о том, что болезнь – это помеха в нормальном состоянии пациента, значительно ослабляющая самочувствие и работоспособность последнего. Нельзя смешивать понятия «отклонение от нормы» и «болезнь». Нет абсолютно нормального тела, но бородавки, выпадение волос, родинки обычно – хоть и не всегда – к болезням не причисляются.

Теперь обратимся к тем случаям, когда крах потерпели все способы защиты от страха – и эмоциональные (вытеснение; замена другими эмоциями: гневом, унынием, жаждой мести), и интеллектуальные (фантазии, призванные снизить страх; компульсии), и замещающие действия, содержащие символическое разрешение конфликта – особенно действия навязчивые. Вслед за этим приходит неудовлетворительное состояние, и требуется помощь. Возможно, это непереносимый страх вины, или мучительная навязчивость, или истерическая боль, или иное душевное страдание, связь которого с виной или со страхом, ею рожденным, порой удается распознать только после тщательного исследования. Так как любой страх (в противоположность боязни) рождается из блокировки чувства любви в самом широком смысле этого слова (1 Ин. 4:18), то очевидно, что речь идет об освобождении любви, о создании для нее нового канала и о самом влечении к жизни.

Преодоления возникшей боязни с помощью любви мы коснемся лишь слегка. Кошки, которые обычно боятся собак, бьются с теми, если их котятам грозит опасность. Так и у людей – любовь вызывает высшую храбрость. Это несложно заметить как в мирные, так и в военные времена. Но обратимся к освобождению от страха.

Даже когда страх удалось умиротворить на короткое или долгое время, внутреннее равновесие, опять же, может разрушиться. Это происходит тогда, когда голос совести, в особенности под воздействием внешних влияний, начинает судить более строго или иначе, чем прежде, или если усиливается склонность к обвинению, или если фантазия, вызывающая страх, достигает критической степени и кажется непереносимой, или когда защитные навязчивые действия наталкиваются на препятствия. Тогда приходится искать и находить новые фантазии и личные ритуалы. Часто, когда эти поиски принимают мучительный характер, новый способ борьбы со страхом с силой вырывается из подсознания и воспринимается как озарение или чудесное откровение, часто сопровождаемое чувством максимального удовольствия.

Эта новая и сильная фантазия, устраняющая страх, может создать столь удачные возможности для воплощения любви в жизнь, что уход во власть навязчивых идей – относительная защитная мера против страха – становится излишним. Страх и компульсии отступают, ибо замещающее удовлетворение в виде фантазии стало удачным решением конфликта между совестью и противоречащим ей влечением, – того самого конфликта, который прежде решался плохо через машинерию симптомов. Многие из самых влиятельных инноваций в религии возникли именно в такой борьбе, направленной на более полное преодоление страха. Может, совесть больше не находит успокоения в прежней вере; или влечения непреодолимо воспротивились их традиционному укрощению; или логические аргументы повредили рационализированную структуру веры – и в итоге может сформироваться новое убеждение, которого достаточно для требований различных душевных инстанций. Тем самым – и мы не скажем здесь ничего неожиданного – решающий момент состоит в открытии нового дара любить и новой способности вершить жизнь через сублимацию, нравственное поведение и полное предание себя Богу; и неважно, является ли аргумент, при помощи которого это осуществляется, логически совершенным и адекватно реалистичным.