Христианство и страх - Оскар Пфистер

Навязчивости называют обсессиями (первый слог подчеркивает положение «Я»), а инсессиями я называю любые фантазии, чувства и действия, такие же по истокам и сути, но рожденные по воле самого «Я».

Иногда все поведение человека заморожено в состоянии компульсивной строгости и устремлено в особом направлении силами, действующими в его подсознании. Таковы люди с компульсивным характером. Они не чувствуют навязчивых идей, ибо ассимилировали со своим «Я» невроз навязчивых состояний и предали себя не обсессии, а инсессии. Их состояние также не считается патологическим. И, тем не менее, силы, действующие в глубине их душ, могут привести их в самые необычные жизненные ситуации – «заставить, но не покорить», как говорили во времена Кальвина. Часто они гораздо радикальнее уродуют свою жизнь, чем обычный невротик. Их тяга к обществу, как правило, сильно ограничена во многом, а то и во всем, вплоть до полной асоциальности. Но если, при удачном стечении обстоятельств, эти утраты компенсируются значительными достижениями в других областях, итог их жизни может оказаться необычайно успешен; впрочем, в жертву этому приносится их счастье.

Религиозно-психологическое исследование страха должно отметить это различие уже хотя бы потому, что оно проявляется при некоторых проявлениях набожности, например, при откровениях свыше. Часто некая мысль, сперва воспринимаемая как собственная, в дальнейшем возводится к непосредственному сообщению от трансцендентной силы, часто от Святого Духа – и наоборот. И еще нужно иметь в виду, что есть такие обсессии и инсессии, которые случаются лишь раз и не повторяются.

Страх – одна из самых тяжелых угроз душевному здоровью. Нунберг объясняет в своем «Общем учении о неврозах»: «При психоневрозе, как правило, невротические симптомы приходят на смену страху. Их связь инверсивна: там, где возникают симптомы, исчезает страх или его интенсивность уменьшается»[96]. Как правило, так оно и происходит, но уменьшение страха при возникновении невротического симптома часто очень незначительно. Поэтому я говорю о неврозе навязчивого страха в тех случаях, когда страх играет в компульсии значительную роль, в отличие от других неврозов навязчивых состояний, когда этого не происходит или когда роль страха мала. В качестве примера приведу одну больную, которая постоянно в страхе спрашивала: «Вы уверены, там ничего? (= там нет занозы?)». Каждый день по шесть часов, под присмотром двух надзирательниц, она должна была мыться, стоя в ванне, а по ночам просила привязывать себя к простыне с широко раскинутыми руками. Почти все ее силы много лет уходили на совершение навязчивых действий, которые она превратила в культ. Она испытывала невыразимые страдания. Когда другие люди ее успокаивали, то это действовало только на короткое время. Снижение страха неврозом может вести к полному краху жизни и ужасным страданиям до конца дней. Другие формы невроза могут или проходить достаточно благополучно, как легкая фобия, которую уже потому можно считать незначительной, что можно легко избегать причин для ее возникновения – например, при той же горной болезни. Очень многие слабые невротические симптомы воспринимаются как нормальное явление. К ним относятся как к незначительным глупым привычкам, и это справедливо. И неврозы характера, развившиеся на почве страха, обычно не считаются патологическими, если не достигают высокого уровня – надменности, робости, лживости, многих форм криминальности. При очень многих неврозах искажения характера приносят с собой несравненно больше страданий, чем патологические симптомы в медицинском смысле.

Некоторые могут развить навязчивые фантазии до такой степени, что страх на время исчезает, если навязчивый ритуал совершается без помех. У других страх снижается лишь немного (при неврозах навязчивого страха).

Но нельзя забывать, что без страха не возникли бы многие из величайших достижений человечества в науке, искусстве, морали и религии. И более того, понятие патологии обусловлено в том числе социологически и до определенной степени подчинено тому, что в некий временной отрезок принято считать здоровьем. Ценные последствия страха часто встречаются вместе с губительными. Нет, Кьеркегор, конечно, слишком далеко заходит, защищая страх. Его фраза: «Чем меньше страха, тем меньше духа»[97] ложна по сути. Она – лишь прославление его собственного патологического страха, который со временем превратился в пожизненную меланхолию. Философ выдает нужду за добродетель. Но в его фразе скрыто разумное зерно. Бессовестные люди, живущие инстинктами, не испытывают страха, рожденного чувством вины. В столь обобщенной форме нелогично предполагать и обратное, будто страх – не признак несовершенства. Все зависит от того, чем кончатся попытки защититься от него: победой или поражением. Совершенно хороший человек – живи такой на свете – не ведал бы страха, ибо не знал бы чувства вины и всегда мог бы утолить жажду любви в возвышенном смысле. Нанесение вреда эффективности и удовольствиям в одном месте может, как открывает нам навязчивый характер, породить равные или более чем равные компенсации в другом; и в таком случае было бы ограниченно говорить об этом только в критериях физического здоровья. Успешная сублимация по своей ценности, без сомнения, не уступит облегчению страха.

Наибольший триумф отторжение страха празднует, очевидно, при любых находящихся в его распоряжении фантазиях или действиях, не только свободных от страха, но и воспринимаемых как высочайший восторг, свобода и привилегия. К сожалению, нередко их оберегают с фанатичной дотошностью, а их оспаривание вызывает гнев, негодование и активную борьбу против напавшего. Если это инсессии, то люди с негодованием отвергают довод о том, что те отчасти возникли из-за невроза, – что, кстати, необязательно наносит вред их достоверности, сколь бы очевидными ни казались психологам реальные факты. Энергия, которой они наполнены (сверхценность), рождается из воли к удержанию страха на расстоянии. Чем сильнее страх, от которого нужно защититься, тем более сильными должны быть фантазия или действие, призванные преодолеть этот страх. Об исцелении здесь речь, конечно, не идет.

Некоторые могут развить компульсии до такой степени, что страх полностью исчезает, если навязчивый ритуал проводится без помех; некоторые таким образом испытывают только облегчение страха; для этих часто встречающихся случаев я предложил выражение «невроз навязчивого страха».

Пример: молодой человек пылко поддерживал требование отделения Церкви от государства, которое не уставал прославлять как огромный шаг вперед. Он переводил на эту тему любой разговор, и потому над ним часто смеялись. Во время анализа выяснилась следующая причина появления сверхценной идеи: молодой католик страдал от неудачного брака родителей и испытывал невротическую блокировку чувства любви, симптомом которой был страх. Он считал, что развод – правильное решение, но Католическая Церковь запрещает разводы, и то, что родители просто разъехались, стало для него невыносимым. Он перенес конфликт в область политики: государство у него представляет собой отца, а Церковь – мать, что соответствует роду этих слов в немецком. В политике для него разрешение конфликта возможно, и потому он столь фанатично взялся за эту проблему. В стремлении защититься от страха таится причина многих капризов и причуд, не имеющих ничего общего с тем, чему посвящены.