Христианство и страх - Оскар Пфистер

Один из моих пациентов, молодой человек, пошил себе весьма широкие брюки, опасаясь, что иначе, наклонившись, он может испытать греховное сексуальное возбуждение. Он не производил никаких аутоэротических действий, и совесть его была спокойна, но позднее у него развился страх подвальных люков и зонтов, открывание которых сильно его возбуждало и создавало впечатление запретного. Однако он не осознавал, что те символизировали эрекцию и мастурбацию.

Прежде чем совершить убийство, преступник пытался прикончить ненавистную жертву так: он вбивал гвоздь в сердцевину молодого дерева и произносил имя жертвы. Лишь после того, как это не принесло результатов, преступление было совершено в действительности.

Навязчивые действия, подобно магии, стремятся к цели, которой не достичь в реальном мире без помощи неких неведомых сил, которым приписывается метафизическая значимость, хотя за ними, конечно, скрывается бессознательное. Здесь незачем рассматривать возникающие при этом регрессии в инфантилизм и примитивность.

Многие навязчивые действия только тогда оказывают успокоительный эффект, когда осуществляются с дотошной точностью. Малейшая оплошность не только делает навязчивый ритуал бессильным, но часто даже усиливает страх. Это тем более странно: ритуалы практически бессмысленны, и только во время анализа удается найти причину, по которой точнейшему осуществлению навязчивой церемонии придается такое большое значение.

Один невротик, принимая ванну, обязательно должен нырнуть и сосчитать до 39, чтобы успокоиться. Если он считает слишком быстро, его охватывает страх, что он мог пропустить число, и он должен начать сначала. Он еврей, а ритуал несет смысл самонаказания – у евреев допустимы только 39 ударов плетьми (2 Кор. 11:24). Погружением под воду больной выражает стремление к очищению (ср. крещение Иоанна), счетом – раскаяние, и оба действия принимают форму самонаказания.

Один католический священник, страдающий навязчивым страхом, обратился ко мне за душепопечительской помощью. Уже лет десять он не мог выполнять свои обязанности: после причастия ему неодолимо хотелось вытереть блюдце для гостий, а его мучил вопрос, являются ли непропеченные места гостий истинным Телом Христовым или нет. Он молился, желая обрести ответ, и получил его, но покой продлился недолго. Его охватил страх, и ему пришлось снова молиться о том, чтобы получить уверенность в ином ответе, однако страх опять утих лишь на короткое время. Та же тревога терзала его и в связи с переводом Библии. Он знал греческий и замечал ошибки в официальном переводе святого Иеронима. Чему верить: оригинальному тексту или переводу, принятому Церковью? Одно время он молился и так, и так, не сумев обрести мир в душе. Так он страдал от противоречащих навязчивых идей. (Это случается часто. Иногда больной обходит камень справа, но навязчивая идея заставляет его свернуть, обойти камень слева, и он боится, что все же должен был обойти справа). Священник держался высоких нравственных стандартов, и невроз навязчивых состояний покинул его лишь тогда, когда мы вывели в сознание конфликты, восходящие к раннему детству, и нашли для них решение, удовлетворяющее его совесть.

Мы помним, что во многих религиях церемония должна совершаться с дотошной точностью. Жрецы Заратустры считали, что мельчайшего отклонения от литургического порядка или малейшей оговорки достаточно для того, чтобы объявить всю церемонию недействительной. И Лютер боялся того, что самая незначительная ошибка, забытое слово, неправильное движение сведут на нет истинность Тела Христова[94]. Для каждой ортодоксальной религии поразительно характерен страх перед таинственными, иррациональными писаниями священной книги, перед церковной догмой или деталями церковной церемонии (таинства), которые мы столь часто встречаем в ритуале невротиков. Эту загадку решает лишь глубинно-психологическое обоснование невроза. Но уже сейчас стоит отметить: есть очень значительные различия, возникшие в связи с коллективностью культа, и до сих пор им придавали слишком мало значения. Мы обратимся к ним позднее.

Очень важно то, что навязчивая фантазия или действие, призванные снять страх, сами могут быть наполнены сильнейшим страхом. Именно это перенесение страха заставляет человека дотошно цепляться за тексты, догмы и церемонии и фанатично и беспощадно гневаться на скептиков. Жестокость к еретикам большую часть своей злобы получала из страха: ведь под угрозой были способы его умиротворения!

Под обсессией мы понимаем представление или действие, которое нам навязывается или пытается навязаться. Оно в прямом смысле «наседает на нас», как говорится в его названии, или мы чувствуем себя «одержимыми» им. Кроме того, мы его отвергаем.

Но есть обилие представлений и действий, которые мы одобряем и считаем своими произвольными свершениями, когда на самом деле, несмотря на кажущиеся принципиальные различия, они по истокам и структуре являются близкими родственниками обсессий и даже легко в них переходят. И такие фантазии, и такие действия призваны отгонять страх.

В качестве примера приведу очень частые и разнообразные привычки при гулянии по улице: в определенном возрасте их формируют почти все, не воспринимая их как навязчивость. Некоторые тщательно избегают линии, соединяющей два бордюрных камня на тротуаре, многие с такой же обязательностью на эти камни наступают, иные время от времени делают и то, и то. Если они при этом обратят внимание на свои странно длинные или короткие шаги и постараются этого избегать, то вдруг поймут, что у них это или вообще не получается, или получается лишь на короткое время, и тогда начнут воспринимать эту привычку как навязчивость, хотя обычно она не приносит особого неудобства. При внимательном исследовании обнаруживается, что упомянутыми стратегиями управляет символизм выражений «преступить черту» и что речь все время идет о некоторой, пусть даже незначительной, попытке отогнать страх и часто уклониться от него.

Один юноша, за которым я наблюдал, следовал этой привычке перед домом пастора, который проводил его конфирмацию. Он преодолевал свой страх, исходящий из чувства вины, и с помощью пантомимы выражал мысль, что не виноват ни в каких «преступлениях». Другой, который в определенных местах бордюрной дорожки делал определенное число шагов по каждому камню, независимо от того, короткими те были или длинными, и считал при этом шаги, во время анализа заметил, что таким образом отвлекался от непристойных рисунков на противоположной стене[95].

Условия возникновения таких мнимо произвольных привычек, которые легко переходят в навязчивые действия, одни и те же, только в одном случае «Я» их поддерживает и совершает с чувством свободы, а в другом – отвергает как тягостные и навязанные. Случается, человеку удается наладить компромисс с навязчивостями, и те действия, которые до этого осуществлялись с чувством внутреннего сопротивления, он производит по собственной воле. Инсессия дает иллюзию свободы.