Сегодня мы живы - Эмманюэль Пиротт

Малышка не послушалась – ее старания почти увенчались успехом.

– Делай, что говорю, Рене! – прикрикнул на девочку Матиас, но она уже спустила ноги и могла упасть. Он был в бешенстве, Рене не оставила ему выбора. Матиас прислонился к стене, она поставила ноги ему на плечи, присела и ловко, как обезьянка, соскользнула на пол. Матиас больше не злился. Этот ребенок наполнял его силой, давал надежду на новую, другую жизнь, в которой не будет горячки боя, опасностей, риска и страха смерти – всего того, что он считал движущими силами своего существования.

Несколько долгих секунд Рене смотрела на окровавленное, распухшее лицо своего немца, совсем как святая Вероника[83] на Христа по пути на Голгофу. Потом начала расстегивать пальтишко, сунула руку под свитер и достала чехол с ножом Матиаса, медленно вытащила длинное лезвие и горделиво взмахнула. Если завтра Матиасу придется умереть, он унесет это видение с собой. Его жизнь пуста и бессмысленна, но Рене выбрала его, хоть он и не заслуживает этой благодати. Внезапно он почувствовал себя уязвимым, ничтожным, уродливым и отвел взгляд. Рене наклонилась, чтобы перерезать веревки на запястьях Матиаса.

– Нет! Оставь как есть и убери нож в чехол.

Рене подчинилась, хотя и расстроилась из-за того, что не смогла освободить своего солдата. Глупый лейтенант Пайк оставил нож валяться в подвале, она подобрала его и раз сто воображала, как сделает это. Матиас отобрал у нее оружие, наклонился и сунул чехол за голенище ботинка.

– Тебе пора.

Девочка кивнула.

– Сотрешь свои следы на снегу, как мы делали, когда охотились на зайца.

Она подняла голову:

– Я помню.

Матиас подошел к стене, чтобы подсадить ее в окно.

– Как тебя зовут – по-настоящему? – спросила Рене.

Он заколебался. Его имя. Его настоящее имя. Матиас не мог произнести ни слова, ведь он столько раз менял имя за годы войны. Когда-то у него было индейское имя, оно что-то означало, и немало. Единственное имя, которое ему нравилось. Его собственное, настоящее больше ничего не значит.

– Матиас. Матиас Штраус, – не слишком уверенно ответил он.

Она тихо повторила имя – раз, другой, третий, произнесла фамилию, потом имя и фамилию вместе: Матиас Штраус – и посмотрела ему в глаза.

– Знаешь, Рене – это ненастоящее имя. Но другое я забыла.

Как же он об этом не подумал после встречи с ней? Его зовут Матиас Штраус, и это очень важно, потому что имя дали ему родители, так называли его друзья и родные. И вся его выдуманная жизнь ничего не меняет. Он – Матиас Штраус, и никто другой. Он отдал бы все на свете, чтобы узнать подлинное имя девочки. Ему нравилось мысленно проговаривать слова, состоящие из взрывных согласных, очень женственные, но сильные, принадлежавшие великим библейским героиням. Эсфирь, Дебора, Сарра, Юдифь[84]… Интересно, существует ли еврейское имя, совпадающее по значению с французским Рене: «рожденная заново»? На индейских языках таких нашлись бы десятки. Возможно, ее звали Люсьенна или Жанин, но тогда зачем было его менять?

Матиас скрестил руки, чтобы помочь девочке подняться. Когда их лица оказались на одном уровне, Рене на мгновение замерла, он вдохнул волнующий сладкий запах с привкусом детской присыпки и подтолкнул ее вверх. Выбравшись из подвала, она бросила на своего немца прощальный взгляд и исчезла.

Скоро рассветет. Теперь у него есть нож, и не абы какой. У этого ножа индейское имя, и он много раз убивал им. Матиас решил поспать – перед уходом необходимо набраться сил. Он дремал около часа и открыл глаза, услышав возню за дверью. В замке лязгнул ключ, вошли Пайк, Тритс и Макс.

– Встать! – приказал Тритс.

Он проверил, крепко ли связан Матиас, и обыскал его. Плохо обыскал. Не заметил ножа в ботинке. Его вывели из винного погреба. Все гражданские уже проснулись и смотрели на пленника с укоризной, ненавистью, непониманием. И только в глазах Жюля читалась робкая симпатия, они словно бы говорили: «Ты мерзавец, но нравишься мне, и ничего тут не поделаешь». Жанна выглядела ужасно усталой и какой-то… отсутствующей. Матиас не мог даже предположить, что сейчас чувствует девушка.

Пайк поблагодарил хозяев за гостеприимство. Молодые янки, игравшие в героев, воспринимали такой прием как должное, лейтенант же в отличие от них был хорошо воспитан. Оба раненых присоединились к маленькому отряду. Они были не в том состоянии, чтобы в десятиградусный мороз бродить по лесу, но Пайк не захотел оставлять своих людей на ферме. Если немцы найдут их, гражданских никто не защитит. Пайк все больше походил на Эшли Уилкса из «Унесенных ветром», героя, который всегда выполнял свой солдатский долг, но был слишком благороден и честен, чтобы не терзаться необходимостью убивать. Вернувшись с фронта домой, такие типы часто превращаются в безвольных слабаков. Если Пайк выживет, жене и троим его детям придется несладко.

Матиас не видел Рене. Тритс грубо толкнул его в спину, немец обернулся и «расстрелял» его взглядом. Девочка, державшаяся рядом с Жинеттой, вышла вперед, и они посмотрели друг на друга. Никто не осмеливался слова сказать, да что там слова – в их присутствии все и дышать забывали. Жанна вспомнила, как впервые увидела эту пару. Матиас и Рене напомнили ей диких животных. Пайк решился нарушить молчание и приказал подчиненным покинуть подвал.

Солдаты ушли, и в подвале как по команде возник гул голосов. Все хотели выразить негодование. Люди повторяли сказанное, задавались теми же вопросами, ахали, охали, чертыхались. Это приносило облегчение, помогало забыть о голоде и холоде – и ничего не стоило. Юбер радовался, что «бош убрался», Вернер называл его «странным». Франсуаза сокрушалась, что ничего не заподозрила, хотя ей «сразу не понравилось его лицо». Люди забыли, что всего несколько часов назад находили Матиаса самым «очаровательным», самым «элегантным», самым «услужливым»… Вы только посмотрите, как хорошо он танцует, и Жанне нравится, а с малышкой до чего добр! Ах, если бы все неотесанные америкашки были на него похожи! Жюлю хотелось освежить им память, но он решил не встревать. Юбер наклонился вперед, прикрыл рот ладонью и произнес, кивнув на Рене: