История рыцарства. Самые знаменитые битвы - Екатерина Монусова

Крестоносцы в Константинополе

Не знаю ничего о его аббатских достоинствах, а вот грабителем он оказался изощренным. Присоединившись к одной из рыцарских банд, священнослужитель проник с ней в знаменитый константинопольский монастырь Пантократора и, трясясь от нетерпения, приступил к «богоугодному делу». Вот как живописал действия настоятеля Гунтер Пэрисский:

Не канули в прошлое имена и некоторых других воров, а в мирное время – высокопоставленных слуг Господних. Неизвестный хронист из Пруссии зафиксировал историю о том, что перед гальберштадтским епископом Конрадом, когда он возвращался в 1205 году из похода домой, катили переполненную телегу, едва вмещавшую бесчисленные константинопольские реликвии. Во многих документальных свидетельствах той поры проходит мысль о том, что почти все западноевропейские храмы и монастыри украсились и обогатились похищенными византийскими реликвиями.

Дотошные церковники по окончании войны составляли списки священной утвари и других святых предметов, которые они вывезли из столицы Византии. Каждый, разумеется, вел свой подсчет. Эти разрозненные описания свел воедино в семидесятых годах уже девятнадцатого века французский ученый Риан, тоже, между прочим, католик. Так родилась то ли книга, то ли каталог с немудреным названием «Священная константинопольская добыча».

Есть и безымянный русский свидетель константинопольского погрома, написавший «Повесть о взятии Царьграда фрягами». (Фрягами в Древней Руси называли итальянцев.) Эта повесть, в свою очередь, вошла в Новгородскую первую летопись старшего извода (XIII–XIV вв.) Ее автор, по-видимому новгородец, явно был в Константинополе либо во время изображаемых событий, либо вскоре после них. И если византиец Никита Хониат, по понятным причинам, яростно негодовал по поводу сотворенного захватчиками, то русич был относительно беспристрастен и объективен. Но и он напишет: «Церкви в граде и вне града пограбиша все, им же не можем числа, ни красоты их сказати».

Что уж тут говорить, если сам Жоффруа Виллардуэн, который в своем хвалебном труде «Завоевание Константинополя» старался всячески смягчить бесчинства соратников, не мог скрыть восторга от невиданной константинопольской добычи. Уронив для приличия крокодиловы слезы об участи «этих прекрасных церквей и богатых дворцов, пожираемых огнем и разваливающихся, и этих больших торговых улиц, охваченных жарким пламенем», маршал Шампанский становится более деловитым.

Мы «…не могли сосчитать „захваченное“ золото, серебро, драгоценные камни, золотые и серебряные сосуды, шелковые одежды, меха и все, что есть прекрасного в этом мире». А дальше его все же переполняет гордость за то, что такому грабежу не было ничего равного со дня Сотворения мира.

Бонифацию Монферратскому достался целый императорский дворец Буколеон. Его название пошло от барельефа, изображавшего бой льва с быком. Французы трансформировали греческое наименование в «Львиную пасть». Вот хроника от Виллардуэна:

Предводитель крестоносцев не только присвоил все дворцовые богатства, но и сделал своей женой принцессу Маргариту, дочь венгерского короля Беллы III и вдову бывшего византийского императора Исаака Ангела.

Упоминавшийся уже рыцарь Робер де Клари будет в своих «захватнических» описаниях более лаконичен, сообщив, что ими были собраны «две трети земных богатств». Что ж, ему и полагается быть скромнее – всетаки не маршал, пусть даже Шампани. Да что там маршал, сам папа римский Иннокентий III, вдохновитель и инициатор Четвертого крестового похода, разразился лицемерным пастырским письмом. Его якобы возмутили разбойные действия Христовых воинов.

Вот тут мы подошли к самому интересному вопросу – как же такое вообще могло произойти? Почему Крестовый поход, направленный на освобождение «святых мест» от мусульманского владычества, вдруг повернул на христианскую Византию? Четвертый поход Христова воинства на Восток (1202–1204), как уже говорилось, начался с благословения папы Иннокентия III, самого молодого и честолюбивого понтифика в истории католической церкви. Вот какую характеристику дает этому выдающемуся религиозному и государственному деятелю Михаил Заборов в своем объемистом труде «Крестоносцы на Востоке»: