Приговоренный - Сергей Самаров

— Скажите, сумеете ли вы войти на серверы Следственного комитета и ФСБ республики?

— Без проблем. Уже проверено. Утром скачивал данные на вас.

— Сведения о самом себе мне пока не слишком-то нужны. Меня интересуют данные на младшего сержанта полиции Адила Букаровича Абдурахманова и некоего Абдуллу Валиевича Рамазанова. Все, что найдется.

Владимир Николаевич записал на клочке бумаги имена, отчества и фамилии, достаточно сложные для запоминания, и предложил мне:

— Третья дверь от меня по коридору. За ней красный уголок. Обычно там в это время солдаты телевизор смотрят. Посидите с ними. Ровно через полчаса я распечатаю все, что вам требуется, и принесу в готовом виде. Извините, я не умею работать, когда рядом кто-то сидит. У меня род деятельности такой, что требуется максимальная концентрация внимания. Не могу быть под наблюдением, отвлекаюсь. От природы, наверное, такой. Подождите в красном уголке.

Да, странности характера у этого молодого человека лезли изо всех дыр. Тем не менее командовать в чужой берлоге я не намеревался, послушно встал и вышел.

Дверь за мной закрылась на защелку. Перед этим она громыхнула так, что за своей стойкой поднялся на ноги дежурный и выглянул из-за угла. Он убедился в том, что в длинном коридоре нет никаких террористов, и снова спрятался.

Я прошел в красный уголок. Там сидели двое солдат и смотрели телевизор. Один из них носил нарукавную эмблему автомобилиста, второй — связиста. Меня они, естественно, не знали, но каким-то солдатским чутьем определили во мне офицера и встали.

Я сделал успокаивающий жест и сказал:

— Продолжайте просмотр.

Такая вот моя формулировка наверняка убедила ребят в том, что они не ошиблись.

Я сел за свободный стол и глянул на экран. Шла спортивная программа. Показывали смешанные единоборства. Мне, конечно, хотелось бы увидеть, чего стоит в схватке мой недавний противник Исрафил Камалов, но демонстрировались бои, которые прошли совсем недавно. Исрафил, естественно, никак не мог в них участвовать.

— А какие-то местные новости сейчас есть? — спросил я солдат. — Я только приехал в Дагестан. Хотелось бы знать, чем здесь люди дышат.

Связист посмотрел на часы.

— Да, как раз сейчас начнется программа «Дагестан». Переключить?

— Если вам это не помешает, — проявил я вежливость, приличествующую непонятному человеку, вроде бы и офицеру, но не носящему погон.

Связист взял со стола пульт и переключил телевизор на другой канал. Новости как раз только-только начинались.

Кстати, пульт здесь лежал строго в определенном месте, чтобы никому не приходилось его искать. Читал я, что мудрые китайцы делают на своих телевизорах кнопку, при нажатии которой пульт начинает подавать звуковые сигналы. У меня дома жена постоянно его ищет. Даже если он у нее прямо перед носом лежит.

Я как-то рекомендовал ей купить китайский телевизор. Этот совет заставил ее всерьез задуматься и даже задать мне вопрос: на каком языке в таком телевизоре идут передачи? Тогда я подумал, что жена, наверное, зря красится под блондинку. Это отрицательно на нее влияет.

Я, признаться, боялся, что диктор в Махачкале будет говорить на каком-то местном языке, но мои опасения оказались напрасными. Передача шла на русском. Скорее всего, потому, что представители разных народов Дагестана тоже не всегда друг друга понимают. Русский язык, которым все здесь более-менее владеют, является общим, государственным. Потому новости велись на нем.

Женщина-диктор начала выпуск с чересчур подробного рассказа о трагедии, приключившейся прошлой ночью. Два надзирателя и водитель перевозили в автозаке подследственного. Это был командир роты отряда спецназа ГРУ капитан Онучин Максим Викторович, оказавшийся опасным преступником. После допроса в ФСБ республики конвой доставлял его обратно в Следственный изолятор номер один.

Если есть номер один, значит, и второй где-то найдется. Но меня поместили в первый. Почему? Была ли здесь загадка? Я решил не зацикливаться на этом и стал слушать новости дальше.

Спецмашина для перевозки заключенных ночью попала в засаду. Сначала неустановленные личности, скрывавшиеся в кустах, из автоматического оружия расстреляли водителя. Автозак остановился, после чего были убиты и два конвоира. Вероятно, применялось оружие с глушителем.

Такое же стоит на вооружении у спецназа ГРУ. Но преступники действовали слишком уж непрофессионально. По мнению сотрудников ФСБ, это обстоятельство снимало с нашего отряда всякие подозрения. Мы работали бы не так халатно.

Дальше пошел видеосюжет, где какой-то майор ФСБ, названный экспертом по борьбе с терроризмом, объяснял, что следовало бы изначально бить по колесам, чтобы остановить автомашину, а потом уже расстреливать водителя. А так была велика вероятность аварии. Мог получить увечья и сам заключенный, которого преступники хотели освободить. Можно подумать, что машина с простреленными колесами не сможет угодить в аварию. Она влетит в беду даже быстрее, чем без водителя!

Майор говорил убедительно, напрочь отсеивал всякие сомнения в своей правоте. Наверное, ни у кого из телезрителей не возникло и мысли о том, что машина остановилась раньше, до того как началась стрельба. Водитель был убит, когда автозак стоял с заглушенным двигателем. Свидетелей нападения, к счастью, не было, иначе преступники, по одинаковому мнению диктора и эксперта, ликвидировали бы еще и их.

Майор ФСБ говорил что-то еще, столь же бестолковое, однако слушать его и вникать в слова было вовсе не обязательно. Я сам удивился, как мало меня это все волновало, только мысленно посмеивался над этим самым экспертом. Он излагал только то, что ему было приказано озвучить, и ни слова более. Начальство велело ему стать крутым спецом по борьбе с террором, он и сделался таковым.

Теперь этот майор долго будет экспертом. Телевизионщики обязательно станут снова обращаться к нему, чтобы он прокомментировал следующий трагический случай.

Над диктором телевидения и над журналистами, которые готовили материалы, я тоже мог только молча посмеиваться. Имел право позволить себе это.

Волнение чуть-чуть обозначилось, когда на экране появилась моя фотография из удостоверения личности офицера. Она была черно-белая, на треть перекрытая печатью, сильно увеличенная. Мое лицо на ней казалось предельно плоским, если не сплющенным. Однако отчетливо были видны острые скулы и впадины на щеках. В глаза бросались именно те детали, которые убрал гример Анатолий Константинович.

Еще было сказано немало слов о поиске машины, в которой находился капитан Онучин. Она исчезла бесследно. Сейчас водолазы искали ее в море и городских озерах. Пусть работают, если им больше заняться нечем. Может, и найдут что-то интересное.

Это уже непреложный закон. Когда полиция проводит какую-то поисковую операцию, то находит много всякого, не считая того, что ищет. Ребята ловят на дорогах одну машину, тормозят всех подряд, кто вызывает хоть малейшее подозрение, и обнаруживают пять тачек с оружием и наркотиками.