Все, чего я не сказала - Селеста Инг

– Можно мне яйцо вкрутую? – спросил он, и случилось чудо, она ответила:

– Хорошо.

На миг он все ей простил. Решил, что покажет ей фотографии астронавтов, списки запусков – все, что собрал. Она поймет. Ей понравится.

Но не успел он и слова сказать, по лестнице прошлепала сестра, и внимание матери упорхнуло, пристроилось у Лидии на плече. Нэт дулся в углу, теребя края своей папки, но никто на него и не смотрел, пока не пришел отец.

– Что, все в облаках витаешь со своими астронавтами? – спросил он, цапнув яблоко из вазы. Засмеялся над собственной шуткой и вгрызся в яблоко, и даже через всю кухню Нэт расслышал, как треснула под зубами кожура. Мать слушала, как Лидия пересказывает свой сон, и не заметила. Про яйцо вообще забыла. Птичка в горле издохла, разбухла, и Нэт еле дышал.

Сейчас миссис Аллен на диване прерывисто всхрапнула. Пустила струйку слюны на подбородок. Нэт вышел на веранду, не затворив дверь, и спрыгнул с крыльца. Земля вмазала в пятки, точно электрический разряд. Небо раскинулось в вышине бледно-серой стальной крышей.

– Ты куда? – Из-за двери выглянула Лидия.

– Не твое собачье дело.

Может, миссис Аллен услышит, проснется, позовет их в дом? Не проснулась. На Лидию Нэт не смотрел, но знал, что она наблюдает, и вышел на самую середину дороги – вот пусть идет за ним, слабо? И она пошла следом.

До самого озера, до конца причала. Дома на другом берегу были точно кукольные – крохотные красивые макеты. В этих домах матери варили яйца вкрутую, или замешивали тесто для тортов, или запекали ребрышки, а отцы там, наверное, ворошили угли в барбекю, вилкой переворачивали сосиски, чтоб от гриля на них остались ровные черные полоски. Эти матери никогда не уезжали далеко-далеко и не бросали своих детей. Эти отцы никогда не били своих детей по лицу, не лягали телевизоры, не насмехались.

– Ты плавать?

Лидия сняла носки, запихала в туфли и села на краю причала рядом с Нэтом, болтая ногами. Кто-то забыл здесь Барби, голую, грязную и однорукую. Нэт отодрал ей оставшуюся руку и зашвырнул в воду. Потом ногу – нога держалась крепче. Лидия заерзала:

– Пошли домой.

– Скоро пойдем.

Под его руками голова у Барби повернулась, и лицо оказалось со спины.

– Нас наругают. – Лидия потянулась за носком.

Другая нога никак от Барби не отдиралась, и Нэт напустился на сестру. Его вело, равновесие ускользало, будто мир наклонили набок. Нэт и сам не понял, как это вышло, но все вдруг перекосилось, словно качели-доска, где сидят кто-то маленький и кто-то большой. Всё на свете – и мать, и отец, и даже сам Нэт – заскользило к Лидии. Это как гравитация – сопротивляться бесполезно. Все вращалось вокруг нее.

Впоследствии Нэт так и не разобрался, что он сказал тогда, что подумал, что лишь почувствовал. До конца жизни будет сомневаться, сказал ли хоть что-нибудь. А точно запомнит лишь одно: он столкнул Лидию в воду.

В воспоминаниях этот миг будет длиться вечно – в кадре Нэт, от всего мира отчужденный, и Лидия, исчезающая под водой. На этом причале перед ним промелькнуло будущее: без Лидии он останется совсем один. А спустя еще миг он понял, что от этого ничего не изменится. Земля под ногами по-прежнему перекошена. Даже без Лидии мир не выровняется. Он, родители, все их жизни закружатся, устремятся в пустоту, где прежде была Лидия. Их затянет вакуум, что она оставит по себе.

И более того: коснувшись ее, он сообразил, что обманулся. Едва его ладони толкнули ее в плечи, едва над ее головой сомкнулась вода, Лидия вздохнула с невероятным облегчением – и вобрала в себя удушающую воду полной грудью. С такой готовностью покачнулась, упала так охотно, что оба они поняли: она тоже чувствует, что стала центром притяжения, – и не хочет им быть. Весь мир несется к ней, и этот груз для нее непосилен.

На самом же деле Нэт прыгнул в воду всего несколько секунд спустя. Нырнул, цапнул Лидию за локоть и, отчаянно брыкаясь, выволок на поверхность.

Ногами работай, прохрипел он. Ногами. Ногами.

Они добултыхались до отмели, где ноги нащупали песчаное дно, и рухнули на траву. Нэт выскреб ил из глаз. Лидию стошнило озерной водой. Минуту, две, три они валялись ничком, пытаясь отдышаться. Затем Нэт оттолкнулся от земли, а Лидия, к его удивлению, потянулась к нему. Не отпускай – вот что она хотела сказать, и в ошеломлении признательности Нэт дал ей руку.

Они молча поплелись домой, оставляя влажные следы на тротуаре. В доме стояла тишина – только храпела миссис Аллен да с одежды на линолеум капала вода. Их не было всего двадцать минут – а как будто годы миновали. Они на цыпочках взобрались по лестнице, спрятали мокрую одежду в корзину, переоделись в сухое, а когда вернулись родители с чемоданами и коробками книг, не сказали ни слова. Мать посетовала, что на полу лужи, а Нэт объяснил, что опрокинул стакан. Перед сном Нэт и Лидия по-товарищески чистили зубы над раковиной, сплевывали по очереди, пожелали друг другу спокойной ночи, будто вечер был как вечер. То, что случилось, было слишком огромно – никак об этом не поговорить. Будто пейзаж, что не разглядишь разом; будто ночное небо, что крутится и крутится, и кромок не найти. То, что случилось, так и останется слишком огромным. Нэт ее столкнул. А потом вытащил. На всю жизнь Лидия запомнит одно. На всю жизнь Нэт запомнит другое.

В последние августовские выходные Миддлвудская началка проводила пикник – добро пожаловать в школу. Мать прижимала ладонь к животу, где день ото дня тяжелела Ханна; отец на плечах нес Лидию через стоянку. После обеда были конкурсы: кто дальше запульнет пластмассовый бейсбольный мяч, кто забросит в кофейную банку больше мячиков с песком, кто угадает, сколько желейных конфет в галлонной стеклянной банке для огурцов. Нэт и Джеймс вместе с другими отцами и сыновьями поучаствовали в гонках с яйцом – бегали, держа в ложках сырые яйца, точно жертвоприношения. Почти добежали до финиша, но Нэт споткнулся и свое яйцо уронил. Первыми пришли Майлз Фуллер с отцом, и директриса миссис Хьюгард вручила им синюю ленточку.

– Ничего, – сказал Джеймс, и на миг Нэту полегчало. Затем отец прибавил: – Вот будь у них конкурс на чтение с утра до ночи…

Уже с месяц он подпускал такие вот шпильки: якобы шутки, но ничего смешного. Всякий раз, слыша собственный голос, Джеймс прикусывал язык – и всякий раз слишком поздно. Сам не понимал, чего ему неймется, ибо тут требовалось иное, крайне болезненное осознание: с каждым днем Нэт все больше напоминал Джеймса в детстве, напоминал все то, что Джеймс хотел забыть. Он только замечал, что это уже рефлекс, и от этого жег стыд, и Джеймс прятал глаза. Нэт опустил взгляд – яйцо разбилось, меж травинок утекал желток. Лидия слегка улыбнулась брату, и тот кроссовкой втоптал скорлупу в землю. И сплюнул под ноги, когда отец отвернулся.

Потом начался парный забег. Учительница связала Лидии и Нэту лодыжки, и они захромали к старту, где стояли другие дети, тоже связанные – с родителями, или с братьями-сестрами, или друг с другом. Еще от старта толком не отбежав, Лидия наступила Нэту на кроссовку и споткнулась. Нэт выбросил руку вбок, чтоб не упасть, и зашатался. Попытался подстроиться под Лидию, но когда она шагала вперед, он тянул назад. Платок на лодыжках затянули так туго, что у обоих горели ступни. И узел не ослаб, связал их, как неудачную пару коров, и не развязался, даже когда они рванулись в разные стороны и ничком рухнули в мягкую влажную траву.