Танец сомкнутых век - Наталья Серая

— Я хотела понять. Понять, как помочь тебе.

— Помочь? Милая моя, ты ведь уже помогла. То, что ты со мной — это самая бесценная помощь, о которой я только смел мечтать, — он хочет потереться щекой о её плечо, как часто любил делать в юности, но тут же с разочарованием понимает, что не сможет повернуть голову так, чтобы не задеть Анну короной древесных ветвей. — Хотя, ты можешь сделать меня ещё счастливее. Когда встанешь со мной плечом к плечу, когда разделишь со мной силу и вечность. Только подумай: как много времени и сил у тебя ушло, чтобы помочь тем, кто даже не желает слушать тебя. Кто хочет лишь использовать твоё стремление помочь для собственной выгоды. Кто не постесняется использовать твою доброту против тебя же самой. Но этого больше не будет. Не будет всех этих дрязг, не нужно будет бояться чужого коварства. Будет только наша воля. Единственно верная.

— А как быть с теми, кого эта воля не устроит? — её голос звучит до странности глухо.

— Это будет их выбор. И последствия этого выбора будут только их ответственностью. Не твоей и не моей, — беспокойный въедливый скрежет в груди становится громче. — Что за вопросы, моя дорогая? Чего ты хочешь от меня? Чтобы я безропотно сносил удары судьбы? Такого не будет. Больше никогда.

— Нет, — Анна качает головой. — Я просто хочу, чтобы ты спросил себя: ты действительно хочешь всего этого?

— Кажется, я уже вполне однозначно ответил на этот вопрос.

— Так ответь ещё раз. Себе самому. Потому что для того Константина, которого я знаю всю жизнь, ответ не был бы так прост и очевиден.

За что, за что она так безжалостно холодна с ним?..

— Мне безумно жаль разочаровывать тебя, моя милая, — улыбка выходит натянутой. — Но я больше не желаю быть прежним. Ничтожеством, которое даже собственный отец ни во что не ставил. Позором, «не оправдавшим надежд». Всеобщим разочарованием, которое портит всё, к чему прикасается. Слабаком. Никому не нужным.

— Мне! — с жаром возражает Анна. — Мне ты был нужен всегда! Любым!

— Не так, — еле слышно шепчет он, качая головой. — Не так, как ты мне.

— Что?..

— Ты так и не ответила на мой вопрос: ты злишься на меня?

Зелёная бездна её глаз ощутимо темнеет.

— Да, я злюсь. Но не на тебя, а на твоего отца, которого я сейчас вижу в тебе. 

— Что за бред? — от неожиданности он даже выпускает её руку. — О чём ты вообще?

— Это он считал, что любые средства оправдывают цель, это он, не задумываясь, шёл по головам тех, кто не представлял для него ценности.

Слова бьют острыми камнями, режут, вонзаются в кожу. Как она может говорить ему такое?..

— Я не похож на него. Я ненавижу всё, чем он был. Я — не он, — Константин с трудом сглатывает подкатившее к горлу глухое раздражение. — Я всю жизнь пытался заслужить его уважение, его признание, да хоть немного одобрения! Хоть в чём-то, в чём угодно! Но я никогда не был достаточно хорош для него. И вот теперь, когда я могу забыть всё это как страшный сон, ты сравниваешь меня… с ним?

— Ты никогда не был таким, как он. Ты всегда был слишком настоящим для этого, слишком живым, — под его пристальным взглядом Анна поднимается с камня и принимается взволнованно мерить землю шагами. — А теперь ты толкуешь мне о «цене». Легко говорить, что она не важна, когда её платит кто-то другой.

— Легко?.. — Константин неверяще моргает. — По-твоему всё, что я пережил — не по своей воле и не по своему выбору — далось мне легко?..

Её мельтешение неуловимо нервирует, поэтому Константин поднимается тоже и заступает ей дорогу.

— Мир, который лжет, который предаёт, манипулирует, мир, который лишь использует тебя и меня с самого детства, мир, который один раз обманом уже вынудил тебя пойти против меня — не заслуживает ни жалости, ни спасения.

— Но мы можем это изменить! Мы можем! И для этого совсем не обязательно уничтожать всех и вся!

О, какое дивное пламя плещется в её глазах! С каким восхитительным горением она верит в собственные слова! Безумно, безумно жаль разочаровывать её. Но если заблуждения мешают ей идти дальше, если мешают увидеть истинную суть вещей — он избавит её от них.

— Не пытайся исправить то, что не под силу исправить человеку. Не пытайся спасти старый умирающий мир. Строй вместе со мной новое будущее — таким, каким только пожелаешь. Мы будем новыми справедливыми богами.

— Справедливыми! — она всплёскивает руками. — Ты ведь с самого детства говорил мне, что будешь править справедливо! И всё это — та справедливость, которую ты способен был дать Тир-Фради?

— Это всё для нас! Как же ты не можешь этого понять?! 

— Да очнись же, Константин! Ты никогда не был таким!

— И не был совершенно напрасно. Что у тебя с лицом, моя дорогая? Почему ты смотришь на меня как на чужого? Будто… — к горлу внезапным толчком подкатывает ледяной ком. — Будто совсем не любишь меня…

Анна судорожно выдыхает, к бледным щекам на мгновение приливает краска.

—Ты — это всё, что у меня есть. И я на всё готова ради тебя. Но только ради тебя, а не торжества твоей внутренней тьмы. Это часть тебя, но не ты сам. Часть, которая никогда не была главенствующей в том человеке, который всегда будет для меня самым близким на свете.

— Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо, — Константин улыбается. — Ты не знаешь меня всего. Я хочу, чтобы знала. Позволь мне доказать, что я больше не тот, кто нуждался в твоей защите. Что теперь я сам могу защитить нас обоих.

Анна зябко обхватывает себя руками.

— Ты говорил, что у тебя есть вечность на то, чтобы исправить что угодно…

 — У нас. Это будет наша вечность.

— Пусть так. Но ты не боишься разрушить что-то важное? Сломать то, что уже не сумеешь исправить?

— Что например?

— Себя.

Константин легкомысленно фыркает:

— Что за глупости?

— Мев сказала…

— Мев? Почему ты снова веришь кому угодно, кроме меня?! — на шаг отступившее было раздражение возвращается хлестнувшей по глазам волной холодного гнева.

— Неправда. Я верю тебе, — Анна касается его плеча, но отчего-то теперь это совсем не успокаивает. — Я верю, что ты хочешь сделать как лучше. Но ты не видишь, не хочешь видеть, не хочешь замечать, что твои стремления не имеют ничего общего с тем, что выходит на самом деле! Невозможно построить «счастливый мир» на боли, насилии и страданиях мира уже существующего!

— Ещё как возможно. Для меня теперь нет ничего невозможного. И скоро ты убедишься в этом.

— Думаешь, я буду счастлива стать свидетелем всего этого?

Она вновь принимается мерить землю резкими шагами.