Эра негодяев - Александр Усовский

— Знаете, Юля, вы мне почему-то напоминаете русскую. Причем русскую из моей молодости, из начала восьмидесятых.

— А у меня был шанс стать русской! Только мой сказочный принц оказался принцем-консортом… — И собеседница Молнара как-то враз сникла.

— Ну, не печальтесь! Что ни делается — все к лучшему.

'Юля' промолчала, лишь энергичнее задвигала ложкой.

Да, действительно, подумал Молнар, девушка изрядно голодна. Диетами себя заморила? Или голодом их там, в Берлине морят? Ладно, пусть пока поест.

Он заказал официанту бокал 'шопрони кекфранкош', и, когда тот принес вино — сказал своей спутнице:

— Но хотя бы вином я могу вас угостить? Это вино из моего родного города, Шопрони.

— Ну, раз родной город…. Да, с удовольствием. А как вы оказались в Будапеште?

— Обычная история. Ничего оригинального. Учился, служил в армии, потом поступил в университет здесь, в Будапеште. Предложили учиться в Союзе — согласился. Закончил, вернулся, служил в Министерстве государственной безопасности.

— То есть вы из прежних специалистов? Из времен социализма? — удивленно перебила его немка.

— Можно сказать, уникальный случай. Раритет. Можно в музее выставлять. — Ответил Молнар. Действительно, кроме него, таких, из 'бывших', сегодня в органах национальной безопасности осталось — раз-два, и обчелся.

— Да-а, забавно. То есть работать будем против прежнего союзника… — каким-то глуховатым голосом произнесла 'Юля'.

Ага, стало быть, как он и думал — какую-то пакость в Берлине замыслили против России. Ну что ж, этого следовало ожидать.

— Юля, а вы не коснетесь краешком темы нашей завтрашней совместной работы?

Барышня подняла на него глаза. Какие они у нее тревожные! И предательские морщинки по углам…. Нет, ей никак не меньше тридцати — просто улыбка у нее юная, бесшабашная; да и следит за собой, судя по всему.

— Нет, Ференц. О делах — завтра. Да и обстановка, как видите, не очень…

Действительно, вокруг них сидело несколько человек, и любой из них, при желании, мог послушать, о чем они между собой воркуют. Это ничего, что разговор между ними идет по-русски; знатоков тут пока с избытком…

Они закончили ужин, и. расплатившись, встали из-за стола.

— Уф-ф, обкормили! Спасибо вам, Ференц!

Старший советник удивился.

— А мне-то за что? Это поварам спасибо. Здешний шеф — мой хороший приятель, мы с ним вместе ездим осенью в Словакию, охотиться на уток. Вы правильно сделали, что всё доели; у нас, у венгров, есть такое поверье: оставить что-нибудь на тарелке — обидеть повара.

Фрау Шуман улыбнулась.

— Все было такое вкусное, что было просто чертовски жаль оставлять хоть что-то несъеденным. Пришлось съесть — а теперь вам придется меня до машины нести!

Впрочем, несмотря на свои слова, спутница Молнара довольно бойко подошла к машине и впорхнула на сиденье.

Он довез ее до Белградской набережной, проводил до двери квартиры, церемонно вручил ключ. Затем взял ее за кончики пальцев правой руки, поднес к своим губам и деликатно поцеловал.

— Боже, как романтично! — Смеясь, воскликнула 'Юля': — Ференц, вы неисправимый мечтатель! — А затем, подняв на него глаза, серьезно спросила: — В этом городе еще остались мужчины, целующие дамам руки просто так, из вежливости?

— Думаю, еще есть немного. Мы, венгры, очень церемонная нация.

— Что ж, очень жаль, что в Германии эти церемонии отбросили. … И уже очень, очень, очень давно. Последний раз мне целовал руки один человек… Тоже — в прошлой жизни. — Она помолчала. Потом спросила: — А вы, Ференц, не жалеете о старых временах?

— Ну, Юля, мои старые времена и ваши — это двое разных старых времен, как говорят в Одессе.

Она в ответ засмеялась, затем твердо, по-мужски, пожала ему руку и сказала:

— До завтра, Ференц. Вы за мной заедете?

— Ну конечно! Только не заеду, а зайду пешком — я же вам говорил, отсюда до нашей богадельни десять минут пешком. Заодно и по городу небольшую экскурсию проведу — вы же совсем не знаете Будапешта, не так ли?

— Очень надеюсь, что за эти три дня мне с вашей помощью удастся его узнать. До завтра, Ференц!

— До завтра, Юля!

Он вышел из подъезда; снег все еще шел, так же неспешно, так же феерично. Вдруг у него ни с того ни с сего заныло сердце, и какая-то непонятная тоска комом подступила к горлу.

А ведь сейчас на Волге катаются на коньках…. В парках проложены лыжни, во дворах залиты катки, на которых мальчишки беспощадно сражаются в свой хоккей, бесконечно далекий от канонической канадской игры… Девушки в меховых шубках гуляют по бульварам, озорно стреляя глазками по одиноким мужчинам призывного возраста…. Боже, как же хорошо сейчас в России!

Он вздохнул, сел в машину и, никуда не торопясь, поехал к себе домой, в Уйпалоту. В пустую, унылую квартиру, где его никто не ждал…. Как звали ту барышню с мехмата? Маша? Да, кажется Маша. Лучистые глаза, копна соломенных волос, белая, молочная кожа…. Какой же он был тогда дурак! Молодой, самонадеянный, наглый дурак! Как смел он считать себя выше этой девушки, которая тогда — без сомнений — любила его?

Старший советник Молнар был, как верно подметила юная фрау Шуман, неисправимым романтиком и мечтателем. Даже теперь, когда его возраст потихоньку приближался к пятидесяти. Как жаль, что в окружающем его сегодня мире уже нет места романтике и мечтам…

* * *

Утром, без четверти восемь, старший советник Молнар был у дверей квартиры, которую его Служба сняла для важной немецкой гостьи. Он только собрался нажать на звонок — как дверь открылась, и на пороге стояла фрау Шуман — на сей раз, действительно, фрау. Волосы забраны на затылок в тугой узел, минимум косметики, строгий деловой костюм, темное пальто почти до щиколоток. Сегодняшняя фрау Шуман ничем не походила на вчерашнюю Юлю, веселую и немного шальную девушку на отдыхе — теперь это была целеустремленная деловая женщина, прибывшая в Будапешт с Важной Миссией — именно так, с большой буквы.

— Здравствуйте, Юля… или уже фрау Шуман? — Молнар решил уточнить modus vivendi.

— Ну что вы, Ференц! Фрау Шуман я буду для вашего начальника управления. Кстати, он говорит по-русски?

— Ни слова не понимает. И всячески это подчеркивает — незнание языка вероятного противника… — тут Молнар слегка поперхнулся; его немного покоробило это понятие, 'вероятный противник', относительно России. — Так вот, незнание русского он ставит себе в сугубую заслугу. Потому что других нет…

— Любите вы начальство, Ференц, сразу видно. Ну, пойдемте!

Они вышли на многолюдную в этот час улицу Ваци, и не спеша, направились в сторону площади Сабадшаг.