Ледяная земля - Джон Фланаган

Все, как один, опустили глаза и нехотя пробормотали, что подтверждают слова рыцаря. И снова главнокомандующий с вызовом посмотрел на Хораса. Юноша ответил ему безразличным взглядом, но щеки его начал заливать румянец.

– Буду иметь это в виду, – спокойно произнес Хорас.

Депарнье угрожающе навис над ним.

– И я называю тебя трусом и вором, который хитростью и коварством победил галлийских рыцарей, чтобы завладеть их доспехами, лошадьми и имуществом! – Под конец он перешел на крик.

Повисла долгая тишина.

– Я думаю, вы ошибаетесь, – наконец ответил Хорас тем же мягким тоном, какого придерживался на протяжении всего разговора.

Все присутствующие затаили дыхание. Депарнье отступил назад, вне себя от ярости.

– Ты хочешь сказать, что я лжец?

Хорас покачал головой:

– Вовсе нет. Я говорю, что вы ошибаетесь. Кто-то, очевидно, дал вам неверные сведения.

Депарнье в негодовании раскинул руки и обратился ко всем присутствующим:

– Вы слышали! Он в лицо назвал меня лжецом! Этого я так не оставлю!

Потом Депарнье отработанным жестом выудил из-за пояса перчатку и отвел руку назад, готовясь ударить Хораса по лицу и тем самым вызвать юношу на поединок, от которого нельзя было отказаться.

Но тут кто-то вырвал у него перчатку и швырнул через весь зал, где она повисла на одной из вертикальных дубовых балок, что подпирали потолок, пригвожденная стрелой.

И все-таки их разлучают, думал Уилл. Ивэнлин уводили прочь, и она обернулась, чтобы взглянуть на него. На лице ее застыло печальное изумление. Юноша заставил себя ободряюще улыбнуться и помахал подруге рукой, желая убедить ее в том, что они расстаются ненадолго.

Его попытки подбодрить девушку были прерваны увесистым подзатыльником. В ушах у него зазвенело.

– Пошевеливайся, раб! – прорычал Тирак, скандианец, присматривавший за дворовыми рабами. – Посмотрим, как ты теперь заулыбаешься!

Вскоре Уилл узнал, что ответ на этот комментарий – «никак».

Из всех рабов хуже всех приходилось именно тем, кто работал во дворе. Домашние рабы, которые трудились на кухне и в обеденных залах, по крайней мере, днем и ночью находились в тепле. Хоть они и падали по вечерам без сил на свои тюфяки, но у них были теплые одеяла.

А дворовым рабам приходилось выполнять всю самую грязную работу: рубить дрова, убирать снег с дорожек, вычищать уборные и избавляться от нечистот, кормить и поить животных, наводить порядок в конюшнях. И все это на жестоком морозе. Когда от усилий выступал пот, рабам приходилось оставаться в мокрой одежде на холоде до тех пор, пока они не выполнят все задания, и влага высасывала из их тел последние остатки тепла.

Спали они в продуваемом полуразрушенном сарае, который почти не защищал от стужи. У каждого из них было по одному тонкому покрывалу – ненадежная защита в ночи, когда температура падала ниже нуля. Несчастные стремились урвать любой мешок, любую тряпку, что попадала им в руки, крали, вымаливали у господ. А часто и дрались из-за куска ткани. За первые три дня Уилл дважды видел, как люди избивали друг друга до полусмерти, пытаясь заполучить обрывка холстины.

Были и другие опасности.

Формально за рабов отвечал Тирак, но он передавал свои обязанности небольшой группе выкормышей, которые именовались Комитетом. Это были старые рабы, жившие у скандианцев много лет; именно они решали, жить или умереть их подданным. В обмен на власть и некоторые дополнительные привилегии вроде еды и одеял они поддерживали на дворе суровую дисциплину и раздавали остальным рабам задания. Те, кто им угождал и беспрекословно слушался их, посылались на самые легкие работы, а бунтари получали самые трудные задания, которые надо было выполнять на холоде. Тираку не было дела до чрезмерной жестокости своих прихвостней. Ему было попросту наплевать на людей: помрут так помрут, ему-то что за печаль! Всю работу за него выполнял Комитет, и жизнь его была легка и приятна.

Естественно, что у такого человека, как Уилл, неизбежно возникли проблемы с Комитетом. И случилось это на третий день. Юноша нарубил дров и тащил за собой по рыхлому снегу тяжелые сани. Одежда его вымокла от пота и подтаявшего снега, и он знал: стоит ему остановиться, как он задрожит от стужи. Кормили тут скудно, еды постоянно не хватало, не было и теплой одежды. Уилл чувствовал, как силы и мужество покидают его с каждым днем.

Согнувшись в три погибели, он втащил сани во двор и остановил у здания кухни, где их должны были разгрузить домовые рабы. Они отнесут расколотые полешки в тепло и скормят их огромным раскаленным печам. Уилл выпрямился, и у него закружилась голова. Из одной кухонной пристройки доносились голоса: один человек изрыгал проклятия, а другой – хныкал от боли.

Заинтересовавшись, Уилл пошел посмотреть, что случилось. Тощий оборванный юноша свернулся на земле клубком, а юноша постарше хлестал его канатом.

– Прости, Эгон! – плакал несчастный. – Я не знал, что это твое!

Они оба были рабами, понял Уилл. Но старший выглядел хорошо откормленным, и на нем была теплая одежда, пусть истрепанная и в пятнах; ему было лет двадцать. Уилл заметил, что во дворе было немного людей старше двадцати. Он подозревал, что мало кто из рабов жил дольше.

– Ты вор, Ульрих! – закричал старший. – Я научу тебя, как брать мои вещи!

Бешено размахивая канатом, он метил завязанным на нем узлом прямо Ульриху в голову. Лицо жертвы было сплошь в синяках, и, пока Уилл наблюдал за ребятами, под глазом младшего мальчика появилась ссадина, и лицо его залила кровь. Ульрих плакал, пытаясь закрыть лицо голыми руками, и этим только больше злил своего мучителя. Уилл был не в силах больше терпеть. Он выступил вперед, схватил конец каната, когда Эгон замахнулся для нового удара, и дернул его на себя.

Эгон потерял равновесие, споткнулся и отпустил канат, а затем в удивлении обернулся, чтобы узнать, кто осмелился ему помешать. Он ожидал увидеть Тирака или еще кого-нибудь из скандианцев – никто другой не решился бы вмешиваться в дела Комитета. К своему изумлению, Эгон обнаружил перед собой тощего низкорослого юнца.

– С него уже достаточно, – произнес Уилл, бросая канат в талый снег.

Эгон в ярости рванулся на него. Он был крупнее и выше Уилла и был готов проучить безрассудного незнакомца. Но что-то в глазах последнего остановило Эгона, когда он уже готовился нанести удар. В этих глазах не было страха. А еще юноша казался выносливым и явно был готов дать сдачи. Да это же новичок, понял Эгон, да к тому же в неплохой физической форме. С ним справиться будет не так уж и просто, то ли дело бедняга Ульрих.

– Прости, Эгон, – прогнусавил маленький оборвыш. Он подполз к старшему и уткнулся лицом в его изношенные ботинки. – Я больше так не буду.

Но Эгон уже потерял интерес к своей жертве. Он отпихнул его ногой. Ульрих, увидев, что представитель Комитета отвлекся, дал деру.