Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Евгения Штольц

Вождь Эхор и его жена принялись неистово стучать в каждую дверь. Еще не закричали голосистые петухи, а жители, сонные, уже толпились на площади в свете зажженных факелов. Кто-то не успел сменить ночную рубаху и теперь дрожал от утреннего холода. Выгнали на улицу даже лежачих больных — их держала на руках перепуганная родня.

Большие Варды окружили, чтобы никто не мог сбежать. После того как все покинули свои жилища, круг воинов сжался. И они принялись вламываться в дома и обыскивать их, причем потрошили все — от сундуков до мешков, заглядывали во все ящики, шкафы и кладовые.

— Приветствую вас, жители Вардов! — Бартлет вскинул руку, призывая к тишине. Он встал перед толпой, которую с боков зажимали его люди с копьями. — Три дня назад на соседнюю деревню напали. Мы сочувствуем вашему горю и скорбим вместе с вами по убитым этими жуткими демонами. Однако мне нужна ваша помощь!

К Лине подошла травница Удда, схватила ее за плечо и тихонько шепнула на ухо: «Деточка, они по душу твоего милого пришли. Что бы ни случилось, молчи».

Лина побледнела и кивнула, согласившись. Тогда травница отошла от нее подальше, предчувствуя нехорошее. Сами того не осознавая, старые люди часто становятся невольными пророками бед благодаря опыту и мудрости. Вот и Удда что-то чувствовала, ей чудилось, что сейчас произойдет нечто страшное и оно будет касаться Уильяма.

Бартлет продолжил:

— В деревне мы нашли разрушенный дом. Это был крайний дом с западной стороны, ближе к тропе на Варды. Одноэтажный, из крупного камня. Скажите мне, кто в нем жил?

В толпе зашептались, послышались негромкие крики «Нанетта» и «Малик». Перепуганный вождь вытолкал вперед Нанетту, Малика и беременную Шарошу — все трое застыли на площади в длинных ночных рубахах.

Малик был бледен, пот стекал по его лицу. В страхе он рухнул на колени перед коннетаблем Офурта, не зная, как приветствовать столь важного человека. Его жена стояла за спиной слева и держалась за его плечо так, словно вот-вот упадет. А матушка Нанетта застыла справа от сына.

Бартлет окинул взглядом дрожащих селян.

— Что произошло? Ты взорвал дом?

— Нет-нет, господин, что вы… — Малик закрыл лицо руками. — В эту ужасную ночь… я… я был здесь, в городе.

— Тогда кто это сделал? Вы были там, бабы?

И он жестко взглянул на женщин. Не выдержав, Нанетта побледнела еще сильнее и разрыдалась.

— Это мой младший сын… — Ее затрясло. — Маргари стало плохо… Я… я пошла помочь ей. А когда возвращалась, на меня напали… Ох, Ямес, Ямес, это было что-то страшное. Бледные, с шерстью и зубами… Один вцепился мне в руку и стал тащить в лес. Тут появился мой сынок и как вдарил этому демону факелом… Я, должно быть, упала в обморок от страха, потому что ничего не помню дальше. Не помню. А когда очнулась, мы были уже в доме…

— Как сына звали?

— Уильям…

— Что дальше?

Нанетта молчала, покачиваясь, и не могла заставить себя сказать ни слова от страха. Тогда трусливый Малик настойчиво потряс мать за руку, приводя ее в чувство.

— Я открыла глаза. Там были невестка… и Уильям. У сыночка была разорвана нога. Он сказал, что… что я должна замотать тканью свою руку, чтобы эти демоны не почувствовали запах крови. А потом добавил, чтобы мы уходили. Через заднюю дверь. Через огород в лес. Обещал, что пойдет за нами… Но когда мы отошли и встретились с нашим вождем, что-то очень сильно загрохотало, и мы все попадали с ног. Мой сынок так и не вернулся. Я больше ничего не знаю, господин… Не знаю. Один сын у меня остался, единственный кормилец, пощадите!

— Кто был в деревне после взрыва? Кто видел Уильяма после случившегося? — Бартлет обратился к толпе.

Испуганное «нет» донеслось отовсюду. Конечно же, все благоразумные к тому моменту ушли. А другим, менее удачливым, выпала доля смотреть пустым мертвым взглядом в ночное небо.

Недовольный ответом, коннетабль только собрался приступить к угрозам, как вперед неожиданно вышел мальчишка лет семи, худой, с курносым носом.

— Я видел, господин!

Этим мальчишкой оказался Элиот.

— Ну же, мальчик, подойди ближе и расскажи мне все. Ты будешь одарен за свою храбрость, если твоя история правдива.

Бартлет присел на корточки и демонстративно достал из-под плаща небольшой черный кошель, подзывая к себе.

У Элиота заблестели глаза. Он подошел и, чувствуя свой счастливый миг, когда его услышит весь город, запустил руку в свою шевелюру, почесал ее, набрал в грудь воздуха и начал говорить:

— Господин. Когда эти чудища, жуткие, лохматые такие, напали на деревню, я расстался со своей сестрой. Всем было страшно, но я не боялся! Совсем не боялся! Но мне пришлось забежать в дом, который был через два… ой, нет, три дома напротив того… ну, разрушенного, и забраться на чердак. Вот… Я видел, как Уильям нес матушку на руках к дому. Он хромал. А еще там были страшные вурдалаки. Хотя не такие уж и страшные, нет! Вот. И я смотрел на них сквозь щели в чердаке!

Взволнованный Элиот перевел дыхание и продолжил историю, в которой он воображал себя храбрецом:

— Эти вурдалаки стали ломать дверь в дом! Вот! И вдруг появился дядька. Он был высокий такой, худой, в красном плаще, странный. Я его раньше не видел, господин. Он был не наш! Точно не наш! Когда те чудовища сломали дверь и заползли внутрь, дядька тоже зашел. И чудища его не трогали, представляете? Они даже внимания на него не обратили, словно и не было дядьки! А потом что-то очень сильно бабахнуло. Я не испугался, честно, но упал на мешки. Ударился. Не помню, что дальше. Видите, какая шишка на голове? Вот!

И Элиот наклонил голову и гордо показал большую шишку. Он так горячо рассказывал обо всем, что совсем забыл о страхе к незнакомцу в доспехах и подошел к нему вплотную.

— Уже было утро, когда я проснулся. Вот. Очень болела голова, господин. Из-за шишки. И я услышал, как кто-то говорит. Я выглянул в щель чердака, а там от дома тетушки Нанетты остались лишь камешки! Тот дядька, который зашел в дом перед бабахом, лежал на камнях. У него вот здесь, — Элиот показал восторженно на грудь, — торчала вот така-а-я деревяшка. А рядом лежал Уилл. Он был под камешками, и у него тоже торчала деревяшка из бока. Только поменьше. Они разговаривали.

— О чем? — спросил резко Бартлет.

— Не знаю, господин… Ничего не слышал. Что-то о жизни и помощи. Тот дядька