Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Евгения Штольц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Лина взяла кошель и покинула дом. Тогда травница закрыла изнутри дверь на засов и попыталась прилечь поспать. Но тут в дверь постучали. Вспоминая всех демонов, Удда поднялась и приоткрыла дверь. За порогом стоял вождь Кадин.
— Извините за беспокойство, тетушка. Могу ли я попросить у вас успокаивающие травы? Некоторые не могут отойти от той ночи — так много людей погибло…
Кадин еще пытался что-то сказать. Однако Удда уже подперла табуретом дверь, не давая войти, взяла пучок спокушки и небрежно просунула его в щель. Вождь непонимающе посмотрел на нее, но травы взял и, поблагодарив, ушел.
Травница покрутилась по комнате — сон опять ушел. Выпив успокаивающий отвар в надтреснутой глиняной кружке, она вернулась на свою лежанку и прикрыла морщинистые глаза. Снова стук. Раздраженная Удда быстрым шагом подошла к двери, сняла засов и злобно выглянула. На улице стоял осунувшийся Малик, брат Уильяма; под глазами его темнели круги, а одежда на нем была все та же, в какой он пришел на ярмарку три дня назад.
— Матушке нужны успокаивающие травы, — не здороваясь, пробубнил он.
— Здороваться так и не научился? Каким был в детстве — таким и остался, толстый прохиндей! И что ж ты пришел сейчас, а не раньше? Или долго решался поднять свою трусливую задницу? — возмутилась Удда.
Малик побагровел, но сдержался. Он пригладил давно немытые, сальные волосы, сжал челюсти и выжидающе посмотрел. Удда развернулась, уже привычным движением подперев табуретом дверь, и вернулась с пучком спокушки.
— Где вы сейчас живете? — спросила она, вернувшись к двери и выглянув наружу.
— По соседству, за садом, в доме умершего вдовца.
— Передай матери, что Уилл, возможно, оказался в лучшем мире, защищая ее… И пусть Нанетта теперь думает о будущих внуках, — вздохнула травница, передала пучок трав и захлопнула дверь, с лязгом задвинув засов.
И снова старая Удда укуталась в льняник, положила на ухо мешочек с травами и забылась сном на пару часов, не реагируя на непрекращающиеся стуки в дверь.
На закате в дверь снова настойчиво постучали. Не выдержав, Удда распахнула дверь с твердым намерением отправить очередного посетителя восвояси. Но на пороге оказалась Линайя с корзиной, прижатой к груди. Ее впустили. Лина вернула кошель, вес которого совсем не изменился. Тогда травница сердито посмотрела на нее, но журить за упертость не стала.
— Бабушка, я все купила. И в лавке булочки взяла. А то вы и не ели толком, поди.
— Да, деточка, не ела. Я привыкшая. Но спасибо, что позаботилась о старухе, — с этими словами Удда беззубым ртом стала жевать мягкую сдобу. — Уильям скоро очнется… его раны затянулись, дышит хорошо…
Лина присела на колени перед мирно спящим парнем и притронулась ладонью к его лбу — жар спал. Но тут она спустилась к его губам и подняла верхнюю, обнажив клыки, которые стали еще длиннее.
— Еще больше стали, бабушка! Уже сильно заметны, — простонала несчастная девушка.
— Да, деточка, я видела.
Проголодавшаяся травница доедала булочку.
— Как так, бабушка… Если бы ничего этого не случилось, то мы бы еще позавчера пришли к моему отцу — и Уильям попросил бы моей руки… — Лина всхлипнула и утерла рукавом слезы. — А если бы отец не разрешил, то сбежали бы в Офуртгос! Я так давно просила его это сделать. Умоляла. А он все пытался жить честно и по совести!
Старая Удда подошла ближе и с нежностью погладила девушку по волосам.
— Деточка, ты еще молоденькая. Сердце у тебя горячее, а душа трепетная, как у птички. Видишь в своем будущем лишь одного милого и никого больше — всю жизнь строишь вокруг него… Это тяжело, но постарайся полюбить этот мир без своего Уильяма.
— Не хочу! — разрыдалась Лина.
— Я просто не могу обманывать тебя, деточка. Разойдутся ваши пути. Не будет он уже милым, нет у вас будущего. Твой отец выбрал кого-то тебе в женихи?
Заливаясь слезами, Линайя кивнула:
— Генри.
— Того старого булочника?
— Нет, сына вождя.
— Ну что ж… — Удда смахнула скупую слезу с морщинистой щеки. — С сыном вождя нищеты ведать не будешь. Попробуй найти путь к сердцу этого Генри. Может, и он одарит тебя любовью да преданностью. А если не примешь его, не подстроишься, то рыдать тебе до конца жизни по ночам в подушку от своего несчастья. Ненавидеть его будешь, но придется рожать и соглашаться… — Увидев испуганный взгляд Лины, она продолжила: — Просто прими жизнь такой, какая она есть. А сейчас нужно кое-что… Да, нужно…
Удда задумчиво подошла к столу, взяла нож и старую глиняную кружку и поставила все это на стол.
— Что вы хотите сделать?
— Проверить, — грустно ответила травница и резанула свою ладонь ножом.
Линайя вскрикнула и зажала рот рукой.
По руке старухи побежала кровь, она подставила кружку — та наполнилась на треть. Потом Удда перевязала руку, стянула с себя старое выцветшее платье и надела ночную рубаху до пят, подошла к двери и закрыла ее изнутри.
— Я посплю немного, деточка. Посторожи пока своего милого. Если очнется, буди меня сразу же, — с этими словами она завернулась в край одеяла и снова заснула, очень измученная от событий последних дней.
* * *
Ночь окутала Большие Варды. Закрылись двери таверны и лавок, а огни фонарей на улицах погасли. И воцарилась спокойная тишина, какой она бывает только тогда, когда люди погружаются в сон и мир остается как бы наедине с собой. Светящиеся мацурки наполняли окрестные леса своим сладостным, но тихим стрекотанием. Так же тихо качались и шумели сосны, обступившие, что войско, Большие Варды.
Одна Лина не спала. Она сидела подле своего любимого. Подобрав колени к груди, любовалась его умиротворенным, светлым лицом, старалась запомнить каждую черточку, каждое дрожание век. Его размеренное дыхание казалось ей сейчас самым дорогим на всем белом свете. Лина погладила его по черным волосам. Затем провела пальцами по укусу на шее, который уже практически затянулся.
«Странно, — подумала она. — От дыры в боку уже не осталось и рубца, а укус еще виднеется…»
Тут Уильям повернул голову, открыл глаза и встретился с Линой еще сонным взглядом. Она замерла. Он взял ее ладонь в свою и нежно поцеловал, прижал к щетинистой щеке. Она улыбнулась. Он тоже ласково улыбнулся в ответ — и в свете очага сверкнули длинные клыки. Лина побледнела. Улыбка сползла с ее лица, уступив место страху, а