В интересах государства. Аудиториум - Алекс Хай

Первыми добрались конкуренты. Красавец Горькушин взлетел на мост и протянул руку Лопухиной, чтобы помочь ей взобраться.

— Все жечь мост! — ментально рявкнул я. Да так, что мои сопартийцы повздрагивали. — “Жар-птицы” в мост, быстро!

Дважды просить не пришлось. Сопровождая заклинания воинственными кличами, ребята принялись метать “Жар-птицы”. Наша артефакторша отвлеклась от настройки булавок и тоже сотворила огненный всполох. Горькушин не сразу понял, что именно мы собирались сделать, и выставил барьер, чтобы защитить людей от обстрела. Но огоньки полетели в опоры моста.

— Черт! — взвизгнула Лопухина.

Но было поздно.

Я зачерпнула побольше силы, створил “Колобка” и метнул его ровнехонько в опору. Та треснула, мост начал заваливаться, и вскоре половина команды врага оказалась в воде.

“Бегом, вброд!” — раздался у меня в голове голос Афанасьева.

Пока враги барахтались и пытались переплыть, мы залезли в воду — с той стороны, где не было обломков моста. Рахманинов пер как баржа. Невысокая Грасс провалилась по грудь и с отборной руганью плыла вперед. Я оттолкнулся от вязкого дна перераспределил в “Берегине” силу на скорость и добрался до противоположного берега.

— Давай, вылезай, — я вытащил Сперанского. — Цел?

— Да.

Малыш подхватил байкершу и менталиста, и тут я заметил, как за их спинами характерное сияние вражеских “Кос”.

— Витя, “Покров”! — рявкнул я.

Мы со Сперанским выставили перед ними “Барьер” одновременно. Да только я не учел, что прилетело и в меня. “Коса” чиркнула по плечу, но я успел закрыть собой Сперанского. Малыш, увидев это, взревел, и сотворил гигантский серп — кроваво-алый, сияющий, тот пролетел и впечатался в выставленный противниками “Покров”. Барьер дрогнул, и Афанасьев, барахтая ногами в воде, отправил в сторону врагов сразу два “Колобка”. Отлично, значит, не я один тут умел чуть больше.

— Быстро вылезайте. Коля, помоги.

Пока мы со Сперанским помогали нашим выбраться, я обратился к их разумам:

“Вскипятим воду. Нужно, чтобы они остались во рву. Это отвлечет их, и можно попытаться отправить одного из наших на вышку”.

— Мне нравится, — злобно отозвалась вымокшая байкерша. — Кого отправим?

— Миша быстро бегает, — предложил Коля и запустил во врагов еще три “Косы”. Судя по крикам, кто-то вовремя не успел поставить барьер.

— Нет, пусть Грасс бежит, — решил я. — Она знает Полигон лучше всех.

Байкерша кивнула.

— Прикройте.

Мы с парнями перегруппировались, закрывая спинами артефакторшу. Крепче схватив свой флаг, девушка скользнула за груду камней, оттуда принялась двигаться мелкими перебежками.

Но ее заметили.

“Колобок” авторства Алексеевой полетел прямиком в Грасс. Байкерша едва увернулась — заклинание прошло по касательной и все-таки ее зацепило. Она выругалась и попыталась на бегу обновить защиту.

Мы продолжили обстрел, стараясь не выпускать врагов из воды. Малыш шарахал здоровенными алыми “Косами”, но начинал понемногу выдыхаться — видимо, с резервом у него еще были проблемы. Афанасьев и Сперанский обстреливали “Жар-птицами”. Я прицельно метал “Колобки” в Алексееву, пытавшуюся не дать Грасс уйти далеко.

Байкерша была ранена — я видел, как один из мощных шаров Алексеевой попал ей в ногу, разбив остатки “Берегини”. Грасс прихрамывала и здорово потеряла в скорости.

Не дойдет.

“Вперед, за ней!” — обратился я к парням. — “Прикроем Анну”.

Я первым сорвался в сторону Грасс, на ходу вкладывая почти весь потенциал в “Берегиню”. Афанасьев попытался отвлечь врага “Алконостом”, но чертыхнулся.

— Не могу пробить менталкой. Не выходит.

“Тогда брось. Бей боевыми”.

Рахманинов отстреливался из последних сил — “Косы” становились тоньше и слабее.

И в этот момент Грасс рухнула как подкошенная, схватившись руками за голову.

— Черт!

Я бросился к ней, с трудом уворачиваясь от ковровой бомбардировки “Колобками”.

— Миш, беги! — взвыл Коля. — Давай! Мы задержим…

Его голос утонул в грохоте — вражеская команда разметала на щепки очередное укрытие, к которому подбежали наши.

Я бежал так, как не бегал даже по лесу от Матильды. Перед глазами стояло Древо Рода, и я просил у источника больше силы. Добежать. Добраться. Только сейчас понял, что потерял свой флаг. Значит, нужно забрать у Грасс.

Она лежала неподвижно в нескольких шагах от высокой груды камней, сваленных в причудливое подобие альпийской горки. Оброненный цилиндр с флагом валялся возле ее руки.

Я поднял флаг, крпеко его сжал вспотевшими ладонями и прикоснулся к шее байкерши, пытаясь нащупать пульс.

А затем поднял глаза наверх и осел на земле от ужаса.

На груде камней, закинув ногу на ногу, сидел человек с парализованным лицом. Я тряхнул головой, пытаясь согнать наваждение. Не проходило. Проверил “Шлем” — все работало.

— Здравствуй, Михаил, — поприветствовал Радамант. — Вижу, дела у вас не очень?

Я инстинктивно отполз. Но иллюзия не рассеивалась. Да и откуда бы ей взяться, если правилами было запрещено касаться глубинных слоев сознания и памяти?

— Я настоящий, — угадав мои мысли, сказал Радамант и поднялся.

— Что… Что ты здесь забыл?

— О, я здесь не ради тебя. Список у меня длинный. Хотя и для тебя тоже есть испытание. — Радамант кивнул в сторону вышки с флагштоком и криво улыбнулся. — У тебя два варианта: успеть добежать, чтобы повесить флаг и выиграть соревнование, или попытаться помешать мне совершить задуманное.

Может это все-таки были шуточки вражеского менталиста? Может смог каким-то образом обойти запрет? Не полез в глубины сознания, а вытащил мысль с поверхности разума? Ведь я часто вспоминал о Радаманте — мне не давали покоя игры, что он затеял.

— Настоящий я, настоящий, — прочитав мои мысли, сказал косоликий колдун. — Просто меня видишь только ты. Сейчас докажу. Гляди туда.

Он сделал почти незаметный жест, и с его пальцев сорвался крепенький “Колобок” — и втемяшился ровнехонько в незащищенный затылок Горькушина. Боевик взвыл, обернулся ко мне и показал неприличный жест. Но им тут же занялся ревевший от гнева Малыш Рахманинов.

— Ну?

— Ладно. Верю, — я поднялся, отряхнулся и старался держаться максимально спокойно. — Я тебе зачем понадобился?

— Не поздороваться было бы невежливо.

Почему-то именно в такие абсурдные моменты в голову приходят еще более циничные и безумные мысли. Я же глядел на парализованное и невозмутимое лицо Радаманта и думал только об одном: какого хрена он устраивал свои игрища почти каждый раз, когда где-то рядом находился я?