Зигги Стардаст и я - Джеймс Брендон

Опускаю голову.

В моих шортах дыбится палатка. О нет! Уэб наблюдал за мной? Он видел? О боже! Три тысячи двести семьдесят девятая причина, по которой я ненавижу шорты: они слишком тесные, слишком маленькие и НИЧЕГО не скрывают. Поправляю дружка, убираю его на время. Навсегда.

Снова сажусь на Стингреймобиль. Вроде как. Извиваюсь на сиденье, пока не удается нормально сесть и поехать прочь, засовывая воспоминания обратно в черную дыру. Поверь мне, так будет лучше. Для меня, для него, для вселенной…

Руки горят так, что едва удерживают руль.

Глаза наливаются влагой так, что едва видят.

Ноги – два электрических провода под таким напряжением, что едва крутят педали.

Проезжаю по подъездной дорожке, на дрожащих ногах вваливаюсь внутрь.

Стаскиваю альбом Зигги со стола, прячусь под одеялом.

– Ты здесь? – спрашиваю. От слез картинка настолько размыта, что кажется бледнеющим миражом. – Зиг? Ты здесь? Ты мне нужен. Мне нужно поговорить с тобой.

Но по какой-то причине он не отзывается.

18

6 июня 1973 года, среда

В данный момент не могу ни на чем сосредоточиться.

Идут последние два часа учебного года, и наконец настало время Доклада-От-Которого-Зависит-Твоя-Жизнь.

Мы сидим в классе Дулика… э-э, прошу прощения, НА БРОДВЕЙСКОЙ СЦЕНЕ. Белая простыня-занавес ниспадает с потолка перед нами, в ее верхней части краской из баллончика выведена надпись: «ЛЮБОВЬ СВОБОДНА».

После того вечера в моей комнате мы виделись только в школе и репетировали доклад дважды. И, если не считать моментов, когда ему приходилось напоминать, что Обезьяны не изобьют нас до кровавой юшки за нашу идею, мы едва разговаривали.

Из-за этого я начал всерьез сомневаться, что случившееся тем вечером на самом деле было. Хорошо еще, что есть запись, потому что в ней-то сомнений нет: она была настоящей.

Уэб снова сидит на Острове Одинокой Парты, упершись взглядом в пол, перебирая ногами так быстро, что, готов поклясться, он пытается докопаться до Ханоя. Да, сочувствую, брат.

Я снова и снова мысленно повторяю те строки, которые задал Дулик из книжки про чайку, одновременно отрывочно воспринимая другие доклады:

1. Огненный Лобок и Аарон Нищеброд укрыли «сцену» пластиком, раздали сидящим в первом ряду дождевики и сыграли волнующую сокращенную финальную сцену из «Ромео и Джульетты». Типично. Скучно. (И не без самоиронии: ее родители отказались позволить им встречаться, потому что он беден и живет на озере.) Поэтому они перетрактовали постановку как финальную сцену из «Крестного отца», поубивав всех членов враждующих семей, расплескав вокруг красную краску, и все такое. А в конце выкрикнули: «Вашей ненависти не убить нашу любовь!» Лейси расплакалась, потому что не надела выданный дождевик и теперь похожа на «гигантскую использованную прокладку» (это слова других девчонок, не мои).

– Четверка! – выкрикнул Дулик из дальнего конца класса. – Интересная, хоть и мрачная версия силы взаимной любви.

2. Старла и Линдси оделись как две монашки и воспроизвели сцену распятия Христа, по-настоящему рыдая у Его ног. И я имею в виду – настоящими слезами. Не знаю, как она это сделала, как заставила себя так рыдать, но боже-о-боже, все ей подвывали. Даже Скотти. Потом, когда Иисус сошел с креста в Воскресении – на самом деле его изображала ростовая картонная фигура Донни Осмонда, замотанная в простыню, – они сбросили черные одеяния, явив под ними сверкающие золотистые мини-платьица, и принялись бегать по классу, заставляя всех хлопать в такт, словно мы были членами их госпел-хора. Этакий «Иисус Христос – суперзвезда».

– Пять баллов, – всхлипнул Дулик. – Музыка – это пища любви! Продолжайте в том же духе!

3. Скотти, который обычно не воспринимает всерьез ничего, кроме разговоров о сексе и избиения таких «задохликов», как я, удивил сильнее всех. Он вышел, одетый КАК НАСТОЯЩАЯ ЖЕНЩИНА. Я имею в виду – с большими титьками, сделанными из воздушных шаров (наполненных водой, как я полагаю), в блондинистом парике а-ля Мэрилин, в обтягивающем белом мини-платье, которое не оставляло воображению НИЧЕГО, и густо размалеванный косметикой – к чему, очевидно, приложила руку Саманта. Спев несколько искаженную версию «С днем рождения, мистер Президент», он убежал за простыню-занавес.

Затем вышел Обезьян Кори, одетый под президента Никсона, в резиновой маске и всем прочем, замахал руками в размазанных символах мира и стал выкрикивать: «Я этого не делал! Я этого не делал!» Потом ушек к Скотти за простыню, и они стали делать вид, будто ОБЖИМАЮТСЯ, а под конец подняли плакатик со словами: «Любовь способна рядиться в ложь».

Да, смеялись все. И да, Дулик поставил им «четверку за то, что одновременно не побоялись рискнуть и дали социальный комментарий»!

Потом:

– Джонатан и Уэб! Прошу вас, парни!

Несмотря на то что я сижу рядом с Дуликом, он орет во все горло, и стоит мне услышать свое имя, как я, точно собака Павлова, едва не наваливаю в штаны. Но сдерживаюсь и как можно спокойнее говорю:

– Мне нужно пять минут, пожалуйста. Можно отлучиться в туалет?

Он говорит:

– Разумеется, приятель, отлучайся на сколько угодно.

Уэб искоса мечет в меня взгляд, и я успокаиваю его коротким кивком, показывая, чтобы он подготовил класс и занял место.

Влетаю в туалет и стою, уставившись в зеркало. Тяжелым взглядом. Дэвид Боуи однажды сказал, как стал рок-звездой: «Если собрать столько мужества, сколько необходимо, можно полностью создать себя заново. Можно стать своим собственным героем».

Так что взываю к всемогущим силам всех когда-либо созданных супергероев и прошу их помочь мне стать кем-то другим – всего на пять минут существования.

И пять минут спустя именно это и происходит.

Заглядываю сквозь окошечко в двери класса… нет, СЦЕНЫ.

Все шторы задернуты. Старла сидит в заднем ряду с проигрывателем наготове. Есть. Два черных фонаря подключены. Есть. Уэб полусидит на столе Дулика, упершись взглядом в линолеум, каждые пару секунд пиная его босой ногой. Есть. Его лицо и тело покрыты полосами люминесцентной краски, едва заметной при обычном дневном освещении – но я вижу, что она есть, – и он без майки. Девчонки шепчутся-краснеют-хихикают, готовые то ли убить его, то ли наброситься – так и не скажешь.

Все остальные: ожившие страницы National Geografic из моего чулана. Животные, болтающие лапами на своих насестах, кричащие, смеющиеся, возбужденные. И я: космический захватчик, глядящий в чашку Петри с ярлыком: «Подвид – подросток гормональный».

Глубокий вдох. Закрыть глаза. Открыть дверь. В конце класса прыгает на дорожку игла, и все умолкают. Открываю глаза и вижу буквальное воплощение выражения «отвалилась челюсть».