Черновик беса - Иван Любенко

— Что это? — испуганно пролепетал Толстяков.

— Полагаю, начинается шторм.

— Но ведь у нас надёжное судно, правда? — с тревогой в голосе спросил газетчик.

— И относительное новое. Для парохода семнадцать лет — не срок.

— Откуда вам известны такие подробности?

— Я разговаривал с капитаном.

— А шлюпок на всех хватит?

— Не волнуйтесь, после гибели «Титаника» этому виду спасения уделяют особое внимание. А что вы так переживаете?

— Стыдно признаться, но я плохо плаваю. Устаю быстро.

— Это не беда. Наверняка, здесь достаточно пробковых поясов. Но, поверьте, до этого не дойдёт. Сильные шторма случаются в здешних местах и летом. Но, как правило, они не продолжительные. Пожалуй, стоит посмотреть на высоту волн.

— Нет уж, увольте. Я лучше опущусь в каюту. Что-то меня начинает подташнивать.

— Как знаете. На всякий случай держите свой бульдог наготове.

— Да-да, не волнуйтесь. Я помню ваш совет.

Толстяков ушёл.

Допив кофе, присяжный поверенный поднялся на палубу. Пароход качало. Волны, и впрямь, были высокие. Вода поменяла цвет, и из изумрудной превратилась в чёрную. Ветер настойчиво трепал брезент, закрывавший ту часть палубы, где расположились пассажиры третьего класса.

— При таком шторме, мы в Поти не войдём, — послышался сзади чей-то голос.

Ардашев обернулся. Перед ним стоял господин неприметной наружности в котелке и тёмной пиджачной паре. Он носил усы и бороду.

— Позвольте узнать почему?

— Там слишком узкий проход внутрь порта. Во время морских волнений это весьма опасно для судов, да и длина брекватера недостаточная. Из-за всех этих недостатков капитаны и не хотят заходить в Поти во время шторма. Да и места у причала иногда на всех не хватает.

— И как же быть? — вопросил Ардашев, пытаясь разглядеть собеседника.

— Да как обычно. Всех высадят в Батуме. Те, кому нужно в Поти, а таких меньшинство, поскольку основная масса пассажиров плывёт туда, чтобы затем пересесть на поезд, доберутся по побережью. Расстояние немногим менее ста вёрст. Остальные поедут на Батумский вокзал. А вы, простите, куда направляетесь?

— В Тифлис.

— Нам по пути…

Не успел незнакомец договорить фразу, как сзади послышался крик:

— Клим Пантелеевич! Клим Пантелеевич!

— Простите, кажется, меня зовут, — извинился Ардашев и зашагал к рубке.

Ему навстречу бежал Толстяков. Перекрикивая шум волн, и боязливо озираясь кругом, он пролепетал:

— Преступник пробрался в мою каюту!

— Простите, кто?

— Бес!

— С чего вы взяли?

— Вот, смотрите, — он протянул полоску бумаги.

— «Скоро будет каркать ворон близ твоей могильной сени», — вслух прочитал адвокат. Подняв глаза, он спросил: — А где вы нашли её?

— На столе.

— А револьвер был в саквояже?

— Да. Но он его даже не открыл! Представляете, как повезло!

— Бульдог при вас?

— Безусловно! — Толстяков вынул из кармана револьвер.

— Позволите?

— Конечно!

Ардашев огляделся по сторонам и, убедившись, что никого по близости нет, взвёл курок, направил оружие за борт и нажал на спусковой крючок. Выстрела не произошло. Он вновь нажал на спуск и опять осечка. Используя шомпол, Клим Пантелеевич вынул патрон и поднёс его к глазам.

— Всё ясно, — заключил адвокат. — Бес, с помощью плоскогубцев, кои бывают в перочинных ножах, вынул пули и высыпал порох, а затем вновь вставил их в патрон.

— Но зачем? — воскликнул обладатель бульдога, но вдруг осёкся и вымолвил: — Простите за глупый вопрос. Я всё понял. И что же теперь делать?

— А у вас есть запасные патроны?

— Как-то не подумал и оставил их дома.

— Что ж, придётся купить в Тифлисе.

— А что вы скажете насчёт записки?

— Скажу, что Бес неплохо подготовился к поездке и, как обычно, всё продумал заранее. Ведь текст напечатан на той же самой пишущей машинке, которой он пользовался раньше. К тому же, он уверен в своём превосходстве настолько, что даже оставил вам ваше оружие. А вот с Руставели он поступил непорядочно: слово «моей» изменил на «твоей». Так нельзя относиться к авторскому тексту.

— Простите?

— Первоначальная строка в поэме «Витязь в тигровой шкуре звучит несколько иначе: «Скоро будет каркать ворон близмоеймогильной сени». Думаю, что здесь он зря внёс поправку. Ему, и правда, недолго осталось бременить землю.

— Ох, если бы вы знали, дорогой Клим Пантелеевич, как я жду этого часа! Наконец-то я бы зажил спокойно. А то ведь всё перевернулось с ног на голову. Эти неприятности, кажется, скоро доконают меня. — Он посмотрел на Ардашева жалостливыми глазами: — Вы не позволите мне до Батума посидеть в вашей каюте? А? Ведь этот Бес может вытворить всё что угодно, а револьвер у меня не в порядке.

— Буду рад, если вы почтите меня своим присутствием. Я прихватил с собой походные миниатюрные шахматы, но случая воспользоваться ими не было. Надеюсь, мы сыграем несколько партий?

— С удовольствием. Правда, я давно не садился за доску.

— Не беда. Шахматы и бильярд замечательны тем, что в них почти невозможно разучиться играть. Две-три партии и мастерство возвращается снова. До Батума нам плыть, по меньшей мере, тридцать миль, и время есть.

Спутники направились вниз, и вскоре шахматная баталия обрела настолько острый характер, что игроки не заметили, как прекратился шторм. Пароход, сбавив ход, вошёл в батумскую гавань и пришвартовался к пристани.

На берегу светило солнце, и ветра почти не было. На Черноморском побережье погода может меняться почти мгновенно.

Признаться, с моря город не производил приятного впечатления. Туапсе, Сочи или Сухуми смотрелись значительно живописнее. Сам Батум раскинулся на равнине Кахабери, которая к морю имеет едва заметный уклон. Но далёкие Кахаберийские горы всё же придавали некоторое очарование местному пейзажу. И вода цвета синего яхонта, казалось, впитывала в себя всю необъятную голубизну южного неба.

Бухта впечатляла. В порту было две гавани — нефтяная и каботажная. Набережная нефтяной гавани казалась бесконечной и мол тянулся на двести саженей. Совсем неподалёку возвышался маяк. Пришвартованные пароходы, точно солдаты, стояли в ряд, друг за другом на некотором расстоянии от берега, а у самого пирса замерли фелюги, баркасы и каюки. Лодки, перевёрнутые верх дном, точно заснули и лежали на берегу.